Конец осиного гнезда

— Нет, я на это не рассчитываю и отговаривать вас не собираюсь, хотя вы имеете полное право отказаться. Я лишь хочу вчерне, в общих словах сказать, что ожидает вас. Хочу подчеркнуть, что речь идет не об обычной короткой разведке, а об особом, долговременном задании, на которое надо итти добровольно, с открытой душой, заранее предвидя все опасности. В таком деле, учил нас Феликс Эдмундович Дзержинский, требуются горячее сердце и холодный рассудок.

— Но кто-то должен пойти? — уже серьезно спросил я.

— Да, безусловно.

— Так пойду я! У меня есть небольшой опыт. Я коммунист и такое задание считаю для себя честью.

— Ладно, — сказал полковник и хлопнул рукой по колену, — перерешать не будем. Да и оснований к этому как будто нет. Так, кажется? — обратился он к Фирсанову.

Фирсанов кивнул головой.

— Приступим прямо к делу… — И полковник рассказал, почему возникло решение послать меня в тыл врага.

Гюберт ожидает возвращения своего лазутчика Брызгалова. Он послал его с расчетом на быстрое возвращение. Брызгалов по обстоятельствам, от него не зависящим, вернуться не может. Он удачно приземлился, хорошо устроился в поезде, но на пути к Саврасову, на одном из железнодорожных разъездов, попал под бомбежку немецкой авиации и получил тяжелое ранение — ему перебило ноги. Брызгалов лежит в больнице в гипсе. Срок лечения длителен, о быстром возвращении не может быть и речи. Саврасова он вызвал к себе телеграммой, а тот, не имея возможности выехать к Брызгалову сам, поручил эту миссию «надежному человеку». Этот же человек должен явиться вместо Брызгалова к Гюберту.

Местонахождение Гюберта известно, имеются пароли для перехода линии фронта.

— Теперь ясно, в чем дело? — спросил полковник.

— Ясно, — повторил я машинально, так как в голове уже рождались сотни мыслей и предположений.

Решетов заметил мое состояние.

— Думаете? — спросил он и сам же ответил: — Есть о чем подумать. Идите, поразмыслите хорошенько, может быть появятся предложения. Тогда зайдите, продолжим беседу. Однако долго раздумывать нельзя — времени нет. Вы же знаете, что Брызгалову дан срок. И неизвестно, что сейчас в голове у Гюберта. Возьмет да второго бросит, а тот приземлится более удачно. Это нежелательно.

Я ушел. Хотелось побыть одному, собраться с мыслями, представить себе обстановку, в которой я должен очутиться.

Над городом стояло полуденное солнце. Я вышел в парк, на безлюдную аллею, и сел на скамью под большой, ветвистой липой.

Густо-синее высокое небо было чисто и безмятежно; по нему текли едва приметные, точно ниточки, тоненькие облачка. На нежно-зеленых коврах газонов красовались яркие, но уже отцветающие хризантемы. Огромная липа своими ветвями держала в тени добрую половину широкой аллеи.

Однако окружающее совсем не занимало меня.

Не помню, проходил ли кто-нибудь мимо, существовали ли какие-либо другие звуки, кроме шелеста листьев над головой. Этот шелест, то усиливающийся, то стихающий, помогал мне думать. Мысль работала напряженно, быстро, забегала вперед, опережала события, и когда она облеклась в конкретную форму, я вспомнил, что пора итти и что, наверное, Решетов и Фирсанов ждут меня.

— Ну как? — спросил полковник, когда я вошел в кабинет Фирсанова. — Надумали что-нибудь?

— Надумал, товарищ полковник.

— Садитесь, рассказывайте. — Он вышел из-за стола с пачкой папирос в руках и сел напротив меня в кресло.

Как можно короче я изложил свои соображения. Я иду к Гюберту вместо больного Брызгалова. Гюберт, видимо, долго не будет задерживать меня. Надо думать, что он постарается перебросить меня обратно как можно раньше для скорейшего установления связи со своей агентурой в нашем тылу. Трудно предположить, к кому он пошлет меня. То ли к Саврасову, от которого я приду к нему, то ли к другому лицу, нам неизвестному. Все это выяснится уже там, на месте. Это одна сторона дела. Другая состоит в том, что у меня в период пребывания у Гюберта могут возникнуть вопросы, по которым мне нужно будет посоветоваться с руководством. Встретятся люди, интересные для нас, выявятся непредвиденные возможности для дальнейшего разматывания этого вражеского клубка, станут известны коварные замыслы и планы врага, которые надо быстро предотвратить. Наконец, желательно и после моего ухода держать Гюберта в поле зрения со всем его «хозяйством».

— Так, понятно… Что вы конкретно предлагаете? — спросил Решетов.

— Я предлагаю перебросить в район нахождения Гюберта одного товарища с радистом. Поставить перед ними задачу связаться со мной и действовать после установления связи по моим указаниям. Через эту группу я информирую вас обо всем и получаю ваши указания. Я возвращаюсь, группа остается… Что будет дальше, предсказать трудно.

Полковник встал и молча зашагал по комнате.

— А почему бы в самом деле не сделать так? — сказал он будто самому себе. — Мне это нравится. Я согласен. Попробуем. — Он остановился передо мной, посмотрел мне в глаза и, пустив вверх несколько колечек голубоватого дыма, закончил: — Кого можно послать?

— Криворученко…