Конец партии: Воспламенение (СИ)

Вопреки моим ожиданиям, никакого радостного облегчения не последовало. Я сумела произнести это чертово слово, но мне от этого стало еще более мерзко, будто я пытаюсь грязными, мелочными торгами выкупить свою совесть. Глупо было думать, что одно-единственное слово окажется достаточным, чтобы перевесить все, что я говорила до этого. И я заставила себя заговорить вновь, не жалея себя и не стремясь пощадить:

- Я… я могла все неправильно понимать и быть с вами… грубой. Я вас оскорбляла, хотя не мне вас судить, а с тем, кто должен это делать, мы все встретимся очень скоро… там точно что-то есть, но я не знаю, что, сами понимаете, я там не была… - тут я издала нервный смешок и одернула себя, вспомнив, что хотела говорить не о том. - Максимилиан, я… была такой дурой…

Мой голос прервался, задушенный вырвавшимися наружу слезами. Казалось, им конца не будет, хотя минутой раньше я думала, что успела уже выплакать все без остатка. Робеспьер смотрел на меня, не отрываясь, и взгляд его, даже помутившийся, был совершенно осмысленным, но прочитать в нем хоть какие-то чувства я не могла - я бы не удивилась, если б мой жалкий, ничтожный монолог не затронул в душе Максимилиана вовсе никаких струн.

- Если бы я могла что-нибудь сделать, - обессиленно пробормотала я, чувствуя, как что-то в душе моей начинает медленно костенеть и отмирать, - то я бы все отдала, чтобы… хотите, - тут из меня вновь вырвался смешок, настолько абсурдной была пришедшая мне в голову мысль. В голове у меня царил жуткий хаос и сумбур, лишь поэтому, наверное, я решилась высказать ее вслух. - хотите, я вас поцелую?

Антуан издал сдавленный звук, как будто у него в горле что-то застряло, и он безуспешно пытается это выкашлять. Я бы обернулась и бросила в него чем-нибудь, чтобы он заткнулся, но не могла - наблюдала, замерев, как по телу Робеспьера пробегает явственная волна дрожи, как он морщится, явно силясь что-то сказать, и гадала, что может скрываться за его пронзительным молчанием. Странно, но секунду я думала, что он, вопреки всем законам здравого смысла, согласится.

- Максимилиан… - чувствуя, что у меня ум заходит за разум, я дернулась, немного приближаясь к нему. В глазах его метнулась явственная паника - наверное, если у него были сомнения относительно того, правильно ли он меня понял, то сейчас они рассеялись в один миг. И, онемевший, беспомощный, давящийся собственной кровью, он с усилием поднял руку и прижал кончики невыносимо холодных пальцев к моим губам. Я застыла.

- С ума сошла, - буркнул у меня за спиной Антуан. Я поняла, что начинаю улыбаться - дурацкой, совершенно неуместной, безумной улыбкой.

- Простите, - вздохнула я, осторожно беря Робеспьера за запястье и отводя его ладонь от своего лица, - наверное, это была самая плохая идея, которая могла меня посетить…

Судя по тому, как у него сверкнули глаза, он был со мной полностью согласен.

Удивительно, но после всего этого я ощутила, как мне понемногу становится легче. Даже страх выпускал меня из своих когтей, будто волшебным образом нашелся кто-то, кто мог бы меня защитить. Поэтому я не торопилась уходить от Робеспьера, хотя с извинениями было покончено - я не могла сказать большего, чем было уже сказано, не могла заставить его забыть, только надеялась на его милосердие. Милосердие Робеспьера - расскажи кому, не поверят же…

Дорожка света между нами из желтовато-белой начала становиться багряной. День заканчивался, солнце снаружи начинало понемногу клониться к закату. Возможно, жить мне оставалось всего пару часов, но мысль об этом не вызвала у меня трепета - все прочие чувства оказались погребены под навалившейся на меня усталостью. Почти полное отсутствие сна брало свое, и я порадовалась, что не нашла минутки вздремнуть вчера - по крайней мере, я могла облегчить минуты и часы напряженного ожидания, не вздрагивать при каждом звуке, доносящимся из коридора.

- Можно… - я сильнее сжала ледяную ладонь Робеспьера, - можно, я рядом с вами посплю?

Ответом мне был слабый, но совершенно явственный кивок, и я, не задумываясь более, растянулась на грязном полу, устроив голову у Робеспьера на коленях. Никогда я не думала, что мне будет спокойно, почти что уютно рядом с ним, но близость смерти сближает, переворачивает все вверх дном, поэтому я даже не удивилась, ощутив, как в душу мне, несмотря на весь пережитый и переживаемый ужас, начинает по капле просачиваться тепло.

Ладони Робеспьера я грела своим дыханием; не знаю, осознавал ли он в полной мере, что происходит, но в его ответном вздохе мне, кроме боли, почудилась благодарность. В камере царила тишина, никто не произносил ни слова, но, стоило мне закрыть глаза, как мне показалось, что я слышу рядом с собой ровный, вкрадчивый голос:

“Спите, Натали. Солнце уже садится… видите? Не беспокойтесь ни о чем, в тревогах больше нет нужды, ведь все кончилось”.

- Все кончилось, - повторила я вполголоса почти с блаженством. Он был прав. Может, он всегда был прав, но этого я уже не узнаю.