Конец пути

Изначальный акт был результатом образцово-неизбежного стечения обстоятельств. Три дня спустя после шпионской нашей авантюры Джо отправился в Вашингтон (ему нужно было поработать в библиотеке Конгресса) и перед самым отъездом попросил меня на время его отсутствия составить Ренни компанию – просьба вполне морганистическая. Я так и сделал и всю вторую половину дня играл с мальчишками. Никакой необходимости выполнять его просьбу не было, но не было в том и ничего предосудительного. Ренни безо всякой задней мысли спросила, не останусь ли я к обеду, и я остался, хотя, опять же, никаких причин отказаться от привычного ужина в ресторанчике не существовало. Мы едва обменялись парой фраз. Один раз она сказала: "Мне очень не хватает Джо", – но я так и не нашелся, что ей ответить, и, честно говоря, не понял, что же она, собственно, имела в виду. После обеда я вызвался проследить за вечерней ванной мальчишек, потом состряпал им на ночь сказку и уложил их спать. Я мог уйти сразу, но и в том, чтобы остаться еще ненадолго и выпить с Ренни эля, тоже не было ничего экстраординарного. Говорили мы ни о чем и не слишком связно – больше молчали, но мы часто молчали с ней вдвоем и не испытывали при этом неудобства, и я, честное слово, мало что помню из нашего с ней разговора, кроме того, что Ренни пожаловалась на усталость и поблагодарила меня за помощь.

Я хочу сказать, что, если смотреть объективно, не было никакого осознанного действия, ни слова, ни жеста, который бы ясно означил желание – ни с ее, ни с моей стороны. Я, конечно, не могу не признать, что Ренни в тот день выглядела более чем привлекательной. В ней разом были и усталость и сила: движения тяжелые и свободные, как у рабочего, который только что отстоял две смены кряду; вечером она по большей части сидела, почти не двигаясь, и часто, моргнув, оставляла глаза закрытыми на полные полминуты, а потом открывала их, широко, и переводила дыхание. Мне это нравилось, очень нравилось, но на этакий слегка отстраненный манер, и желание сексуального свойства, если оно вообще возникало, носило тот же более или менее абстрактный характер. Мы мало говорили о Джо, а о том, что мы видели в окошко гостиной, и вовсе не было сказано ни слова.

Потом, в половине десятого или около того, Ренни сказала: "Я, наверное, приму душ и пойду спать, Джейк", а я сказал: "Конечно". Чтобы добраться до ванной, ей нужно было пройти через примыкавший к гостиной небольшой предбанник; и мне, чтобы взять куртку, нужно было подойти к вешалке в этом же предбаннике, – что же удивительного в том, что мы одновременно встали и вышли в этот самый предбанник. А там, когда она, уже на пороге ванной, обернулась ко мне, кто с уверенностью скажет, что "Доброй ночи!" не вертелось у нее на кончике языка – и у меня тоже? Случилось так, что мы обнялись прежде, чем успели двинуться каждый своим путем – но, думаю, даже замедленная съемка не смогла бы выявить, кто сделал первое движение, – а после (я не сказал бы, что это было неизбежно) мы, идучи каждый своим путем, оказались в одной постели. Но если бы мы взялись вдруг анализировать наши первые шаги – за себя могу ручаться: и в мыслях не было, – мы к тому времени наверняка пришли бы к одному и тому же выводу, а именно, что первый шаг уже сделан – неважно кем. Я говорю об этом просто потому, что случай-то в общем типический – такое часто бывает с людьми, рассуждающими о своем поведении в ситуациях, о которых им впоследствии приходится сожалеть: можно смотреть на небо с утра и до самой полуночи или двигаться вдоль спектра от инфракрасного до ультрафиолетового, и никогда у вас не получится ткнуть пальцем в конкретную точку, где происходит качественное изменение; никто не может сказать: "Именно здесь сумерки стали ночью, или синий – фиолетовым, или невинность – виной. Вот так же точно можно докопаться до самых глубин и не найти того слова или жеста, на которые с полным на то основанием можно было бы возложить ответственность за происшедшее, проникнуть так глубоко, что ты вдруг понимаешь: а изменение-то уже произошло и успело стать историей, и дальше тебя несет по инерции, согласно чувству неизбежности происходящего, согласно чувству запоздалости, в которое ты, по большому счету, даже и не веришь и которое в силу тех или иных причин считаешь вообще не относящимся к делу.

Я бы мог проиллюстрировать сей феномен на примере данного конкретного случая буквально шаг за шагом – ну, скажем, до той самой точки, когда рога на супружеском челе Джо Моргана стали свершившимся фактом; но деликатность, к коей я зачастую наклонен, не позволяет. Мы провели бессловесную, бурную ночь, полную трудных поз, и сплетений, и содроганий, и как таковая она была хороша на вкус, но вот описывать ее было бы скучно; принимая во внимание соседей, я затемно.