Конец пути

— Ты разочаровал меня, парень. Пустой интерес привел тебя в места, далекие от кого-то из твоей касты. Но я обещал, а потому отвечу. Это правда, что измененные не почитают Праматерь. Но они прославляют силу и жестокость. А в этом мире ничто не обладает большей силой и ничто не является настолько кровожадным, как разгневанная Мать, что сражается за своих детей. Они полагают, что, когда придет Огонь, они сумеют вкусить эту силу, а потому хотят присоединиться к уничтожению. Они сами предложили нам свои услуги, а потому мы посчитали их тарман гахал. Теми, кто не осознает, но кого можно использовать как волов, что тянут повозку. Мы даем им возможность вкусить кровь, а им это нравится. Мы можем направить их гнев и ненависть к верным целям, как мы умеем направить бег ручья на мельничное колесо. До некоторого времени мы будем это принимать. Хафрам акидила. А теперь забери мешок, своего товарища и ступай следом. Сможете принести этот дар в достойном месте.

Мы пошли за ним в боковые двери, освещенные факелами коридоры, в холод подземелий, что тянулись под городом. Шли мы долго, петляя и ныряя в новые переходы, пока не оказались в круглой естественной пещере, освещенной спрятанными лампами, что отбрасывали странный зеленоватый отсвет на торчащие из потолка каменные иглы и на статую Праматери в соседней пещере. Впереди, на поблескивающем от воды алтаре, сделанном из перерезанной напополам скалы, лежали отрезанные головы в разной стадии разложения, а в воздухе вставал тяжелый запах гнили. Я миг-другой смотрел на жабьи рты и мертвые глаза, которые глядели на меня со всех сторон.

— Принесите дар, — приказал жрец. Не пойми откуда раздалось мрачное жужжание, словно бы отзвук большой деревянной трубы, а по краю пещеры появилось несколько Отверженных. Во тьме и слабом свете замаячили полузвериные морды, заблестели нечеловеческие глаза и кривые клыки.

У меня был спрятанный плоский нож, Н’Деле опирался на мой посох шпиона, который изображал его трость, и, полагаю, у него был и нож следопыта. И это все.

Я взглянул на жреца, что указывал своим серебряным когтем на жертвенный стол, расшнуровал мешок и выкатил голову несчастного между прочими.

— Да… — произнес довольно жрец. — Грядет время подземной мистерии. Великого пира, на который будут призваны верные, чтобы все стало единым.

Он хлопнул ладонями, и измененные подошли с четырех сторон, но мы стояли совершенно спокойно, ожидая, что будет. Один из них, с мясистой мордой, похожей на голову буйвола, держал деревянный поднос с двумя чарками.

— Задание выполнено, — сказал жрец. — В награду я даю позволение выпить молочный огонь.

Я едва не фыркнул. Ждал не пойми чего. Две чарки молочного огня… Для набожных амитраев это был святой напиток, выдаваемый на большие праздники, и его разрешено было потреблять только жрецам и женщинам. Порой позволяли его пить в награду в армии, на церемониях, сопровождавших повышение в ранге, или при оказании почестей за мужество в битве. Вот только это был довольно слабый напиток, что делали из кобыльего молока, сладковатый, отдающий скользким творогом. Я такой пил даже ребенком, когда запрещали мне более крепкие напитки, во времена амитрайских праздников, когда сидел рядом с отцом в смердящем войлочном ритуальном шатре, который ставили на Лугу Тысячи Цветов, и принимал военные процессии. Далеко этому напитку было до пальмового вина, амбрии или простого пива со специями.

Я взял чарку с подноса и снова почувствовал этот запах. Не хватало лишь мускусного, козлиного аромата шатра и тошнотной вони жирного мяса сурков, печенного на углях, чтобы я снова оказался в детстве.

Пока мы пили, измененные приблизились к нам, жадно глядя на чарки в руках.

Молочное пиво имело не совсем тот вкус, какой я помнил, и было, пожалуй, еще хуже, но воспоминание из детства настолько задурило мне голову, что когда Н’Деле вдруг выплюнул содержимое чарки прямо в лицо ближайшему измененному, сам я проглотил то, что держал во рту. Понял, что происходит, лишь когда мои губы и язык превратились в куски дерева.

Вода онемения.

Н’Деле подпрыгнул, опираясь на посох шпиона, и пнул ближайшего измененного в голову, развернулся в воздухе, ударил еще одного, а потом упал на землю, подхватывая посох, и направил очередной удар в голову следующего противника. Крутанул палицей, выписывая ею сложный знак, а потом перебросил через спину, вытянув один конец в мою сторону. Я схватил и провернул, высвобождая меч, а потом развернулся в сторону жреца, который ловко отскочил за каменную колонну, махнув своим плащом. Н’Деле снова крутанул посохом, и я услышал, как со щелчком блокируется наконечник копья; один из измененных повалился на землю, другой тряхнул головой, по которой потекли потоки крови, третий качнулся бессильно, держась за живот.