Конец пути

Когда встал серый, мрачный день, мы все еще не добрались до дороги, которую должны были пересечь, чтобы войти в пустошь и направиться в урочище, пещеру Червя.

Но в этих землях все еще никто не знал, что огромная вереница людей вьется степью по стране Праматери.

В синий рассветный час мы услышали рога Красной Башни, а потом в утреннем тумане вышли к храмовым полям, растаптывая дамбу, делящую поля, и неглубокую грязь между ними.

А на полях работали люди.

По обе стороны от дороги, по которой ступали орнипанты, стояли, по щиколотку в болотистой грязи, остолбенев, селяне, занятые посадкой, разевали рты от удивления несколько храмовых стражников и таращились с задранными головами на проходящих мимо гигантских птиц и на людей, устало покачивающихся в паланкинах.

А сзади накатывали шеренги людей. С шорохом подошв, стуком копыт и скрипом фургонов. Из тумана появлялись крупные скакуны тяжелой кавалерии, сверкали доспехи, хлопали наплечные флажки.

Длилось это несколько ударов сердца.

Работавшие на пашне упали на колени и склонили к земле головы, сплетя ладони на затылке, стражники бросили копья и помчались в степь. Не успели они сделать и десяток шагов, как их догнали стрелы. Один пал в прыжке, с прошитым затылком, другой свалился лицом на дамбу и съехал по ней с двумя древками, торчащими из спины, еще один вдруг остановился, выгнувшись назад, обернулся на месте и пал между рядами, засаженными зелеными ростками.

Единственный стражник, который не убегал, а лишь остолбенело таращился на нас, худой, сморщенный и старый, вдруг завопил и бросился вперед с выставленным копьем. Проезжающие мимо всадники равнодушно смотрели, как он прыгает на расставленных ногах, бессмысленно пытаясь дотянуться до бока птицы, и наконец кто-то из погонщиков стеганул его копьем, словно палкой, повалив на землю.

Я видел, как он тяжело поднимается с ошалевшими глазами и как снова бросается – один на всю колонну, копье его бессильно звенит о щиты пехоты; кто-то из солдат равнодушно отталкивает его, а еще один пинком выбивает и ломает копье. Когда я оглянулся через плечо, то все еще видел его, как он встает все более неуверенно и как раз за разом бросается на войско, сперва с мечом, потом с голыми руками, раненый, порезанный, поскольку кто-то нет-нет да и терял терпение, но остальные проходили мимо него равнодушно, как мимо брешущего пса.

Тракт мы миновали в тот же день, никем не побеспокоенные; никого не встретив, мы продвигались во все более дикую пустошь и удалялись от поселений.

Когда колонна наша вторглась довольно далеко в пустыню и начали опускаться сумерки, Фитиль приказал встать лагерем.

Я проследил, чтобы мои ездоки сперва обиходили птиц, как меня учили в караване соляных контрабандистов. Среди наездников было целых пятеро кебирийцев, которые неплохо управлялись с орнипантами, а у остальных за плечами была служба в отрядах загонщиков или среди разведчиков, и никто не жаловался – пусть потом все и свалились на землю, словно побитые палками.

Ночь была черна, словно густая тушь, где-то на горизонте видны были вспышки весенней грозы над горами, но здесь не упала и капля дождя, и несмотря на ночь чувствовалось горячее дыхание пустыни.

Люди спали подле своих фургонов и на них; не ставили те в кольцо, но сохранили походный строй, чтобы утром как можно быстрее двинуться в дорогу.

Всю ночь издали доносился глухой грохот.

– Сигнальные барабаны, – сказал Фитиль. – Проклятый Хуртайган. Знает о нас. Уже встал на след.

– След доведет его только до урочища, – ответил я. – И он уже потерял пару дней.

– Он умеет маршировать быстро, – мрачно сказал Фитиль. – А барабаны отвечают ему уже из пустыни. Надеюсь, Носитель Судьбы, что ты знаешь, что делать. Я всю жизнь избегал костей, игр и споров. Всегда просчитывал шансы. А теперь – бегу вслепую.

– Лучше играть с судьбой, чем покориться тому, что должно случиться, – ответил я. – А ты уже не лис, загнанный в нору.

* * *

Это случилось, когда от урочища нас отделял, самое большее, день дороги. Я узнавал местность (по крайней мере, так мне казалось, поскольку кусты калечника и скалы выглядят везде одинаково), и мне приходилось сдерживаться, чтобы не начать высматривать странные дома, поставленные предвечными: для этого было еще рановато.

Я и правда думал, что нам удастся.

Я верил, что мы вырвемся из Амитрая и что о нас останется лишь легенда – о веренице призраков вымершего племени, которая прошла по стране и бесследно впиталась в прах Нахель Зим.

Потому, когда я увидел вдалеке на горизонте размытую бурую полосу пустынной пыли, сперва почувствовал лишь бессильную ярость.

Развернул птицу и подъехал к едущему в авангарде Фитилю: тот сидел на коне пригнувшись, тяжело опираясь о луку седла.

– Впереди пыль в небе. В миле, может, в двух отсюда.

Он выпрямился, вздохнул, а потом отстегнул от седла свой старый шлем.

– Хуртайган. Его авангард, – сказал. – Чем позднее мы его встретим, тем сильнее он окажется, потому что все время вбирает подкрепления. Единственная наша надежда, что войско его все еще в горах и только идет маршем сюда.