Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры

Служба во главе силового ведомства явно ожесточила Фрагу с тех времен, когда он был блистательным министром информации и туризма. 19 марта он отправляет под арест представителей оппозиционных партий, которые дают пресс-конференцию в Мадриде, и разгоняет демонстрацию в их поддержку. Приказ об этом отдает тот самый человек, который десять лет назад принес в страну иностранные вольные нравы и отменил цензуру.

Впрочем, вскоре он выпускает всех арестованных, кроме коммунистов, и разрешает провести под видом научной конференции первый за 40 лет съезд исторического профсоюзного объединения «Всеобщий союз труда», связанного с социалистами и, разумеется, формально запрещенного. Восемьсот делегатов поют «Интернационал» и спорят в густом сигаретном дыму. После этого Фрага тайком встречается с лидером социалистов Гонсалесом: ради этой встречи министр внутренних дел лично едет домой к одному из членов запрещенной партии. На встрече он ведет себя так, будто уже возглавил правительство. Он говорит Гонсалесу, что демократизация должна идти постепенно и время для легализации социалистов придет лет через восемь, а коммунистов не узаконят никогда. В этом суть его компромисса между властью и оппозицией и между реакционерами и либералами в рядах режима.

Нормализация Португалии

25 апреля, во вторую годовщину «революции гвоздик», в Португалии проходят вторые свободные выборы. На этот раз избирают не членов Учредительного собрания, а парламент и президента.

После провала ноябрьского левого путча военное положение с патрулями и блокпостами сохранялось неделю. В середине декабря горячего 1975 г. из тюрем выпускают узников революционной власти — деятелей запрещенных революцией правых и умеренных партий, политических активистов и бизнесменов, обвиненных в участии в сентябрьских событиях 1974 г. («марше молчаливого большинства») и мартовских 1975 г. (путче Спинолы).

Заодно на волю выходят чиновники и министры правительства Каэтану и Салазара и даже служащие PIDE кроме девяти ее бывших руководителей. Начинается капиталистическая реставрация. Собственники требуют вернуть им предприятия и постепенно получают их назад, несколько кооперативов распущены. Владельцам земли и предприятий послан четкий сигнал: новых экспроприаций не будет.

Самые неугомонные строители новой жизни считают это концом революции, а оставшиеся у власти умеренные революционеры — избавлением от безответственных соратников, которые толкали армию к расколу, а общество — к гражданской войне. Целью революции по-прежнему считается построение социализма, но власти дают всем остыть и понять, что привычный уклад жизни — собственники и наемные работники, землевладельцы и арендаторы, американское кино и европейские туристы, церкви и таверны, членство в НАТО и стремление в ЕЭС — останется. А значит, для многих это уже вовсе не социализм.

Отношение советской печати к такому повороту событий двойственное. Жаль, конечно, что не получилось новой Кубы с европейской стороны Атлантики, но ведь не случилось и нового Чили. Советский человек в недоумении: что это за социализм с частными магазинами? Но фашизм-то все-таки скинули, коммунистов из тюрем выпустили, товарищ Куньял выступает в парламенте и готовится к новым выборам — не то что в соседней Испании, где «пока еще Франко».

Одновременно с выборами проходит референдум по новой португальской конституции. Учредительное собрание работало над ней в чрезвычайных условиях: путчи, уличные беспорядки, давление революционных офицеров, прессы, правительств, своего и иностранных. Так могло бы работать Учредительное собрание в революционной России, если бы его не разогнали большевики.

В итоге получается самая необычная конституция западного мира. В ней на разные лады говорится о построении социалистического общества и экономики. В конституции зафиксированы буржуазные свободы и стремление к обобществлению средств производства, представительство рабочих в советах директоров и ограничения деятельности частного и иностранного капитала.

Устроившие революцию военные, которые фактически руководят страной, не торопятся уходить. Под их давлением в конституцию вписывают статьи о Революционном совете, который имеет практически такие же полномочия, как и правительство. В Ревсовет, кроме президента и премьера, входят глава генштаба, командующие родами войск, а также 14 офицеров, избранных «Движением вооруженных сил» в рамках своеобразной военно-революционной демократии. Чтобы защитить завоевания революции, запрещено вносить в конституцию какие-либо изменения в течение пяти лет.