Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры

1975 г. ООН объявила Годом женщины, по этому поводу и по случаю принятия нового кодекса испанские банки выпускают рекламные ролики, в которых современная успешная женщина самостоятельно открывает банковские счета и заботится о семейных финансах. Это привлекательно, но скучновато по сравнению со множеством женщин — участниц яростных митингов и забастовок на улицах португальских городов. Правда, в освобожденной от диктатуры Португалии женщин на командных постах тоже не видно: революционные власти оказались не менее маскулинными, чем свергнутые авторитарные.

4 февраля 1975 г. впервые в истории франкистской Испании театры устраивают забастовку. В первую очередь бастуют звезды театральной сцены, но без них играть невозможно. Забастовка затрагивает не только городскую интеллигенцию и буржуазию, но и семьи важных чиновников, привыкшие к престижному культурному досугу.

Непосредственный повод — спор с властями о том, кто будет представлять театры на переговорах с работодателями, официальный вертикальный профсоюз или избранная актерским сообществом независимая комиссия из 11 человек. Мир художественной интеллигенции давно один из самых оппозиционных, редкая постановка не содержит политических намеков. Все устали жить в условиях цензуры и терпеть выходки агрессивных патриотов. К тому же политика — тоже тот еще театр. Актеры, режиссеры, художники, композиторы не могут оставаться в нем просто зрителями. Забастовка длится девять дней. Когда театры открываются, публика встречает выходящих на сцену актеров бурной овацией — больше за забастовку, чем за спектакли.

В отличие от запрещенных партий, у нелегальных профсоюзов есть пространство для маневра. Враги левой республики стремились выглядеть представителями не только буржуазии, но и трудящихся, поэтому профсоюзы были у режима на особом счету. Их верхний эшелон — назначенцы властей, функционеры — устраивают профсоюзные праздники с парадами атлетов, народными танцами и руководством страны на трибунах. Зато в нижнем эшелоне, на предприятиях, представители неофициальных профсоюзов, в том числе социалистического «Всеобщего союза труда» и коммунистических «рабочих комиссий», давно проникли в легальные профсоюзные структуры.

Официальные профкомы вынуждены с этим мириться. В трудовых спорах бизнесменам и менеджерам компаний приходится общаться с реальными представителями работников. В мае 1975 г. кандидаты независимых нелегальных профсоюзов получают большинство на профсоюзных выборах и фактический контроль над профкомами на местах. Складывается абсурдная для режима ситуация. За официальными профсоюзами закреплена треть мест во всех местных советах и в законодательных органах страны — кортесах, два представителя этих профсоюзов заседают в важнейшем консультативном органе при главе государства — Совете королевства. И вот эти профсоюзы с их квотами оказываются частично захвачены представителями независимых нелегальных.

Двойная жизнь профсоюзов прекрасно иллюстрирует распад правящей корпорации на сторонников перемен и хранителей прошлого. Официальное профсоюзное начальство заинтересовано в том, чтобы Франко прожил как можно дольше, а после его смерти все менялось как можно меньше. Ведь в случае настоящей либерализации профсоюзные функционеры потеряют места, уступив их независимым профсоюзным лидерам. Напротив, сторонники перемен хотят привести форму в соответствие с содержанием, которое обновилось естественным путем.

Старший претендент на трон дон Хуан, находясь в революционной Португалии, делает резкое заявление: конец франкизма близок, и, если народ призовет его, дона Хуана, он готов возглавить переход к демократии, при котором монархия будет обеспечивать национальное согласие и движение к Европейскому сообществу. В отличие от своего сына и официального преемника Хуана Карлоса, дон Хуан в глазах оппозиции представляет монархию, не связанную с франкизмом, — это его важное конкурентное преимущество.

Отправив сына в Испанию, где тот воспитывался в кругу друзей и близких диктатора, Дон Хуан четыре десятилетия тщательно сохранял дистанцию между собой как представителем монархии и режимом и теперь считает, что по праву заслуживает стать народным королем свободной Испании. Власти официально запрещают ему въезд в страну, но сейчас, накануне предсказанного им краха режима, ему это только на руку. С Хуаном Карлосом по поводу запрета на въезд отца не советуются, и он оказывается в положении героя античной трагедии, зажатого между чувством и долгом, семьей и государством.

События «жаркого лета» в Португалии скорее пугают, чем вдохновляют испанцев. «Как в Португалии» не хотят не только представители власти, но и простые граждане. Они привыкли, что во всем, кроме политических и творческих свобод, их жизнь все больше похожа на европейскую. Португальский вариант предлагает им крах диктатуры вместе с крушением привычного образа жизни.