Конец российской монархии

Какой силе принадлежала невидимая рука, направлявшая действия этой толпы именно в ту сторону, которая могла привлечь к ней симпатии, хотя и скрытые, даже наиболее экспансивной части нашего общества? Кому-то нужны были эти жертвы, разбитые магазины, квартиры и разграбленное в них имущество!

Наиболее просто было приписать причину погрома раздражению населения сердца России, накопившемуся у него против немцев. Они нас бьют на фронте, мы их — в тылу. Взрыв патриотизма, разнузданного, безобразного, быть может, но все же патриотизма!..

Это была версия московских властей.

Наши союзники взглянули на московскую вспышку народного негодования уже более серьезно. В ней увидели проявление раздражения не только против немцев — наших военных противников, но и против иностранцев вообще, не исключая и союзников.

«В последнее время, — доносил телеграммой от 12 июня наш посол в Париже, — французское правительство и военные круги озабочены известиями о неблагоприятном по отношению к Франции настроении русского общественного мнения, обвиняющего французскую армию в бездействии в минуту, когда энергичное ее наступление могло бы облегчить тяжелое положение наших сил в Галичине. Даже в недавних погромах в Москве, — продолжал А. П. Извольский^[131], — здесь склонны видеть враждебное отношение русского народа не только к немцам, но и вообще к иностранцам…»

В наших русских правящих кругах на предостережение, явленное Москвою, взглянули с еще более общей точки зрения. Было вполне очевидно, что почвой для взрыва послужили наши военные неудачи и, быть может, то одиночество, которое окружало нас вовне. Но столь же очевидно было и то, что чувства эти могли найти себе столь бурное отражение лишь в обстановке и на фоне общего недовольства внутренним положением, недовольства, не обещавшего ничего доброго в условиях тяжелой войны. С этими настроениями шутить не приходилось…

Кто-то очень удачно сказал: «Ворчащий тыл что ворчащий вулкан…»

ЛУЧ НАДЕЖДЫ

Некоторые из близких к государю лиц указывали на опасность создавшегося положения и убеждали в необходимости известных уступок, чтобы, как тогда говорили, «открыть клапан сверху». Находили неизбежным пойти прежде всего на решительные перемены в составе правительства в целях удаления некоторых министров, вызывавших всеобщее возмущение. Затем считалось необходимым решить вопрос о созыве Государственной думы, и притом на продолжительный срок, о привлечении общественных сил к активной работе по исправлению недочетов снабжения. Наконец, полушепотом говорилось о желательности удаления от Двора Распутина, которому все громче приписывали вредное влияние на императрицу и вмешательство в государственные дела.

В глубине самого Совета министров уже давно происходила борьба двух течений, из коих одно, возглавлявшееся С. Д. Сазоновым, все настойчивее выдвигало необходимость опереться на общественные силы.

Московские события дали новый импульс этому течению, и А. В. Кривошеин решился на настойчивый доклад государю о необходимости правительству для доведения войны до победного конца пойти навстречу общественным желаниям. Точку зрения Кривошеина всецело поддерживала Ставка, в которую государь прибыл через некоторое время после московского погрома.

Но были и другие влияния. Так, императрица Александра Федоровна 10 июня 1915 г. писала своему царственному супругу в Барановичи:

«С тяжелым сердцем провожала я тебя сей раз — все так серьезно нынче, так тяжело, и мне хочется быть с тобой, чтобы разделить твои заботы и тревоги. Позволь мне помочь тебе. Наверное, есть какой-либо способ для женщин помогать и быть полезными».

И далее:

«Они (министры) должны выучиться дрожать перед тобой… Ты должен просто приказать, чтобы то или другое было выполнено, не спрашивая даже, возможно ли это: ты ведь никогда не потребуешь ничего нелепого или безумного… Вспомни, что ты долго царствовал и имеешь гораздо более опыта, чем они…»

На сей раз, однако, император Николай II склонился в своем решении на сторону тех советчиков, кои предлагали ему внять общественным желаниям.

Вначале намечена была более полная программа перемен в составе правительства. Программа эта предусматривала даже смену председателя Совета министров. Новыми кандидатами на этот пост являлись Кривошеин и Сазонов. Но затем настали обычные колебания, и государь не пожелал расстаться с Горемыкиным.

Последний пользовался особым покровительством императрицы, влияние коей на государственные дела все усиливалось. Старик обладал мягким, сговорчивым характером и легко мирился с вмешательством в эти дела не только властной императрицы, но и стоявшего за ее спиной безответственного и безграмотного Распутина.

«Милый старый Горемыкин, — писала императрица государю в то время. — Он сидел со мною в течение часа, и мне кажется, что мы затронули много вопросов».

«Он так откровенен с нашим Другом!» — сообщала она об отношениях Горемыкина к Распутину в другом письме.