Конец российской монархии

— Александр Федорович, — обратился кто-то из слушавших меня к тому же Керенскому с вопросом, — нет ли у вас людей, чтобы послать успокоить войска фронта? Хорошо, если бы эти люди поговорили в одном, другом месте и урезонили войска, — пояснил этот кто-то свою мысль.

Я не расслышал ответа, так как он не мог меня интересовать из-за безнадежности предлагавшейся меры.

«Какая вера в силу и значение слова!.. Новые бесконечные разговоры на убийственно разлагающих митингах вместо серьезных, хорошо продуманных мер строгости», — печально подумал я.

Рядом со мной, поникнув седой головой, слушал мой грустный доклад Верховный главнокомандующий русской армией генерал Алексеев. К нему подошел один из министров.

— Михаил Васильевич, — сказал он, — меня гложет мысль о необходимости использования в интересах России обещаний наших западных союзников в отношении Константинополя и проливов. Ведь весь смысл войны и принесенных жертв в том, чтобы приблизиться к разрешению этой важнейшей для нашей Родины внешней проблемы. Нельзя ли выделить для этой задачи два-три корпуса войск?

Мне осталось не совсем ясно, как предполагалось использовать эти корпуса. Но какой оптимизм и какое незнакомство с действительным положением на фронте звучало в словах этого министра!

— Вы слышали только что доклад о состоянии армий Северного фронта! — ответил М. В. Алексеев. — В таком же положении находятся войска и на остальных фронтах. Что касается Черноморского флота, то он сохранился немногим больше, чем Балтийский. При этих условиях ни о каких десантных операциях думать не приходится. Нам быть бы только живу, — закончил генерал Алексеев свои слова, переходя по просьбе хозяина кабинета к отдельному круглому столу, стоявшему в некотором отдалении. Приглашение присесть к этому столу получил и я.

Там сидели уже откуда-то появившийся генерал Поливанов, бывший одно время, как читатель уже знает, военным министром, капитан 1 ранга или адмирал Кедров^[167], помощник Гучкова по морской части, и несколько мне незнакомых лиц. Прислушавшись, я успел понять, что читается доклад комиссии генерала Поливанова, пытавшейся создать особое положение о «революционной» дисциплине.

Генерал Алексеев молча, но с внутренней болью старого солдата выслушивал скользкие новшества, предлагавшиеся докладчиком. Я же нашел бесполезным оспаривать их, исходя, может быть, из иной точки зрения. К этому времени, как я хорошо знал, революционизирование солдатских масс ушло далеко вперед по сравнению с нормами проектировавшегося положения. И таким образом, это положение не способно было уже остановить быстро мчавшегося вперед потока разложения.

В виде протеста против нового проекта положения с генералом Алексеевым мы почти одновременно встали и отошли от стола. Откланявшись, чтобы ехать в Псков, я подошел к Гучкову, простился, но последний пожелал побеседовать со мной отдельно еще по некоторым вопросам. Мы перешли с ним в соседнюю комнату.

— Неужели, Александр Иванович, — сказал я ему на прощание, — у вас нет сил, чтобы установить порядок сначала в столице, а за нею и во всем тылу?

— Вы видели, — сказал безнадежно Гучков, махнув рукой по направлению соседней комнаты. — В ком я там могу найти решимость поддержать меня?

Да, подумал я, хаос, неосведомленность, безволие и бессилие. Такая власть, которая подменяет дело словами, обречена на падение…

«ПРИКАЗ № 1»

1 марта Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов самочинно был выпущен пресловутый «приказ № 1», обращенный от имени совета к «солдатам гарнизона Петроградского округа — для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда — для сведения».

Главнейшими пунктами этого демагогического приказа предписывалось:

1) Во всех частях выбрать представителей от солдат; таковых же представителей избрать в Совет рабочих депутатов;

2) Во всех своих политических выступлениях воинским частям подчиняться только Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам;

3) Принимать к исполнению только такие приказы существовавшей одновременно военной комиссии Государственной думы, которые не находились бы в противоречии с приказами и постановлениями Совета рабочих и солдатских депутатов;

4) Передать оружие в воинских частях в распоряжение и под контроль комитетов и ни в коем случае не выдавать таковое офицерам даже по их требованию;

5) О всех недоразумениях между офицерами и солдатами сим последним доводить до сведения ротных комитетов.

Приведенным приказом воинские части вводились в круги политических страстей, и в них окончательно расшатывался авторитет начальников.

Размноженный в огромном количестве, приказ этот быстро распространился не только во всем тылу, но и на фронте и получил повсюду в солдатских массах значение сакраментального для всех документа. Между тем изданный в столице, не входившей в театр военных действий, и обращенный лишь к солдатам Петроградского округа, приказ этот даже с формальной стороны не должен был иметь никакого касательства к войскам остальных внутренних военных округов, а тем более к действующим армиям.