Конец «Русской Бастилии»

Началась лотерея.

В этот момент в курзале появился пристав, необычайно торжественный и важный. Рукой в белой перчатке он распушил усы. Кажется, рад ему был только Митька, который не выходил из буфета и тосковал без собутыльников. Пристав заинтересовался целью лотереи: куда пойдут собранные средства?

На этот вопрос Митька ответить не мог. Он позвал жену, та — распорядителей.

Жена банкира была подругой одной из сотрудниц группы. Разумеется, ни о каком подпольном Красном кресте она понятия не имела. Ответ был коротким и успокоительным:

— Все средства назначены в пользу бедствующих артистов.

Впрочем, ответ уже мало интересовал пристава. Митька наливал ему коньяк. Надо думать, банкир и полицейский быстро отрезевели бы, узнай один из них — для кого он в действительности старался, а другой — что впервые в жизни его обвели вокруг пальца…

Группа помощи шлиссельбуржцам еще более увеличила свои средства.

Красный крест не отказывался от помощи состоятельных благотворителей. Дороги́ были деньги, собранные трудом артистов и художников. Но всего дороже — те медяки, которые время от времени приносили с рабочих окраин, с Московской и Нарвской стороны, из Гавани, с Охты.

Стало возможным то, на чем настаивал в своих письмах Владимир Лихтенштадт. Была подготовлена передача на девятьсот человек, заключенных в крепости. При этом не делалось различия между уголовными и политическими.

У Марины Львовны было хорошее настроение еще и потому, что ей разрешили свидание с сыном.

────

В воскресный день Марина Львовна выехала в Шлиссельбург. Всю дорогу она простояла у вагонного окна. Ей казалось, что поезд едва тащится среди лесов и болот.

В Шереметевку она прибежала, задыхаясь от волнения. Остановилась на краю бухты и закрыла лицо, чтобы не видеть того, что теперь, после стольких тревог и ожидания, делало невероятной встречу с сыном.

На мысу на гнущемся шесте летали по воздуху черные шары — знак шторма, при котором выход в Неву запрещен.

Свирепый вид белесой Ладоги не оставлял никаких надежд. По озеру и в истоке реки с воем и ревом ходили высокие волны.

Марина Львовна бросилась к рыбакам, жившим в хатенке на мысу. В ответ на ее просьбу перевезти на остров они только взглянули строго. Пожилой высокий рыбак сказал осуждающе:

— Не можем тебе дать лодку, и никто с тобой не поедет. Жизнь нам не надоела. Видать, Ладоги ты не знаешь.

— Может, мне подождать? — с надеждой спросила женщина. — Должна же буря стихнуть.

— На нашем озере штормы короткими не бывают, — ответил рыбак.

Марина Львовна оставила сумку в хатенке и ушла. Ветер подталкивал в спину, заставлял бежать. Трудно было найти дом в заводском поселке, где когда-то в вечернюю пору ее приняли с таким радушием.

Первому встретившемуся Марина Львовна описала приметы женщины, которую ищет.

— Так это же Чекалиха, — сразу узнал тот и показал дорогу.

Неожиданное снова, как и в первый раз, появление незнакомки испугало Елену Ивановну. Она ждала писем от сына. Почему-то подумалось, что гостья принесла дурную весть.

Узнав, в чем дело, Чекалова попробовала отговорить Марину Львовну от намерения перебраться в шторм на остров. Но она и слушать не хотела.

Погоревала Елена Ивановна и поплакала вместе с нею. А потом сказала:

— Посиди тут маленько. Я скоро приду.

Вернулась она с Игнатом Савельичем. Гостье его не назвала. Просто объяснила, что если он ничего не придумает, — значит, уж никто не в силах пособить.

Дядя Игнат обо всем расспросил подробно. Его тревожила не буря: беспокоился, подпустят ли часовые лодку к острову.

— Комендант крепости извещен обо мне, — уверила Марина Львовна.

Игнат Савельич долго раздумывал. Обе матери с надеждой смотрели на него. Он все время чувствовал на себе их взгляды.

— Ну, вот что, — сказал слесарь гостье совсем просто, словно разговор шел о самом обыкновенном деле, — обогрейтесь, чайку попейте. Через часок приходите в Шереметевку. Я там буду.

В бухте Марина Львовна застала дядю Игната с молодым помощником. Они были в высоких сапогах, с голенищами, подвязанными к поясу. В помощнике нетрудно было узнать Ивана Вишнякова. Он стал рослым парнем. На густых кудрях, на самой макушке еле держалась кепка с засаленным козырьком.

Иван на заводе работал подручным столяра, осваивал отцовское ремесло…

Лодку снаряжали на берегу дядя Игнат вместе с Вишняковым.

Работали без лишних разговоров, быстро и уверенно.

— Давайте-ка вашу сумку, — повернулся слесарь к Марине Львовне, — а сами полезайте вот сюда.

Он показал на дощатую надстроечку на корме, где обычно рыбаки держат снасти.

— Тесно, поди? Потерпеть придется… А ну, давай! — крикнул Игнат Савельич помощнику.

Марина Львовна успела лишь заметить, как мужчины, ухватясь за борта, потащили лодку в пенистую, вздыбленную воду. Больше не видела ничего. В пристройке было темно, под ладонями скользила рыбья чешуя. Лодку швыряло то снизу вверх, то в стороны. Рев, вой, грохот. Длилось это бесконечно долго.

Стража на острове заметила челнок. Солдаты столпились у Государевой башни. С удивлением смотрели, как храбрецы одолевают стихию. Один сидел на веслах, другой ведром отчерпывал воду.