Конец «Русской Бастилии»

В ту пору к завершению своему подошла и забастовка. В рабочих семьях распродавали последний скарб, чтобы протянуть еще немного. Хозяева и не помышляли о том, чтобы идти на уступки.

В один день мастеровые явились на завод и застали у входа солдатский кордон. Старший мастер, тот самый, которого вывозили на тачке, стоял здесь же в своем белом жилете.

— Этого пропустить, этого нет, — указывал он солдатам.

Хозяева привезли новых рабочих из деревень. Больше половины забастовщиков было уволено. Одни из них уехали в Питер. Другие нанялись в лес пильщиками, глиномесами на кирпичный завод.

Шлиссельбургские «медвежатники» на этот раз ничего не добились. По-прежнему спозаранок шагали мастеровые на всегдашний труд, получали гроши, не наедались досыта, кланялись хозяевам, жили под прохудившимися крышами. У дверей директорского кабинета скалил зубы косматый, вставший на дыбы зверь.

Заводский гудок яростно ревел над поселком, поднимал и отпускал людей, властвовал над их жизнью и судьбами.

Ивана Вишнякова с завода не выгнали, но взяли «на замечание».

— Маловато у нас силенок, — говорил он, повторяя слова старших товарищей. — Ну погоди…

Говорил он это неразлучным подружкам Мусе и Зосе. Они не понимали, что значит это «погоди». У Ванюшки был вид сердитый и решительный.

Встречались все трое на задворках, неподалеку от Игнатовой хатки. Она смотрела на мир неживыми оконцами. Дверь была откинута на заржавелых петлях.

Девушки и паренек сидели на бревнах и вспоминали «слесаря-чудодея». Странно было, что никто не знал его настоящей фамилии.

В заводских ведомостях он значился как Расенков. Но говорили, что фамилия эта — по подложному паспорту. Слесарь уже не первый год скрывался от полиции.

О судьбе дяди Игната в поселке передавали самые невероятные слухи. То будто бы он сбежал и прячется на озере, на безлюдном острове — «зеленце». То будто встретили его в Шлиссельбурге среди коногонов.

Через несколько месяцев стало доподлинно известно, что он пойман. Его судили и сослали в Сибирь, за реку Тобол.

Нередко Зося с подружкой забегала в осиротевшую хату только для того, чтобы потрогать теперь уже никому не нужные тиски, привинченные к столу, послушать, как гудит ветер на чердаке. Приходил сюда и Иван. Он вспоминал слова слесаря о машине, которую надобно переделать и заново в ход пустить…

У Муси были свои беспокойные мысли. Давно нет никаких вестей о Николае.

Она ездила в город по последнему адресу, на квартиру за Московской заставой. Там объяснили, что Чекалов здесь уже больше года не живет. Писем от него не получала ни она, ни Елена Ивановна.

Николай потерялся в бурлящем, клокочущем Петербурге.

29. Возвращение

«Вот я опять на старом пепелище. Устроился пока недурно: „со всеми удобствами“ и с видом на Неву. Встречаюсь со многими старыми знакомыми, которые добросовестно выкачивают из меня все новости по книжной и журнальной части, какими я зарядился…»

«Такая неудача — посеял очки, и вот работа не идет, как следовало бы».

«Перейдем к Далю… Очевидно, ты, мама, не знакома с характером словаря. Задача его — дать не только возможно полный справочник, но также и миросозерцание русского народа, поскольку оно отражается в языке… В моих случайных выписках за последние два месяца (из наших классиков и разговоров) я нашел свыше пятисот, не включенных в словарь… Воровские, тюремные слова… как слова условные, выдуманные представляют мало интереса».

«С головой в библиотечных делах… Физически надо бы поправиться, но туго подвигается эта поправка… Ну — некогда, сегодня самый рабочий день!»

Из дневников и писем В. Лихтенштадта.

О возвращении Владимира в Шлиссельбургскую крепость почти сразу узнала вся каторга.

Иустин, получив от соседей справа срочное сообщение: «Лихтенштадт вернулся», тотчас застучал в стенку слева. От радости он стучал так сильно, что разболелись суставы пальцев.

Поместили Владимира по-прежнему в четвертый корпус, но не в общую камеру, а в одиночку.

Жук мог разговаривать со своим учителем только передачей через ближайшие камеры. Он искал с ним встречи. К счастью, довольно скоро они оказались на одной прогулке.

Иустину хотелось обнять «очкастого», ну, хоть покрепче пожать его руку. Это было невозможно.

Оба понуро вышагивали. Лишь глазами поздоровались друг с другом.

Минувшие месяцы, видать, недешево обошлись Владимиру. Он заметно постарел. Жестче стали очертания губ и подбородка. Пенсне с разбитым стеклышком болталось на шнурочке, затянутом на шее. «Нечаянное напоминание о грозившей когда-то удавке», — отметил Иустин.

В конце прогулки успели шепотом обменяться всего несколькими словами.

— Ты не встречал Серго Орджоникидзе? — спросил Лихтенштадт.

— Он здесь, — ответил Жук.

Простились опять глазами, до новой случайной встречи.