Конец «Русской Бастилии»

Теперь, когда Иустин знал, что его учитель жив, здоров и тут, рядом, он чувствовал себя спокойней и уверенней. Жук хорошо понимал, как и почему Владимир возвратился в крепость. Он, конечно, и в другой тюрьме так же, как в Шлиссельбурге, учил арестантов, так же требовал уважения человеческого достоинства. Он ведь был из тех, кого можно сломать, но не согнуть. А главное — его опасное умение убеждать людей.

По-видимому, смекалистые тюремщики решили, что для этого каторжанина все-таки самое подходящее место — остров, где в дополнение ко всем оградам и препятствиям есть еще и вода.

Но о многом Иустин не догадывался. Он не мог знать, что, казалось бы лишенный всех условий для умственной деятельности, Владимир открыл такой род ее, который и увлекал и радовал. Без увлеченности он жить не умел.

Владимир начал собирать слова для пополнения «Толкового словаря» Даля. Какие разные люди окружали собирателя-каторжанина! В тюрьме были представители едва ли не всех губерний России. И говорили они по-своему, по-простонародному. Какие меткие словечки, поговорки, речевые обороты!

Нет, у Даля не было таких богатых возможностей.

Лихтенштадт записывал и запоминал сотни неизвестных в литературе слов. Он хотел переслать их в Москву, в редакцию «Толкового словаря»…

Каждый новый человек, которого Владимир встречал в тюрьме или на этапе, был для него счастливой находкой.

Вот тут дело уже не в собирании слов. Это все же работа попутная. Важно разузнать, какие новости в том крае, откуда пришел человек.

Как-то на этапе Владимир встретился со старым товарищем, бывшим студентом петербургского университета. Его гнали в Соловецкую тюрьму.

В поседевшем, состарившемся до времени арестанте Лихтенштадт узнал товарища только по его удивительному рокочущему голосу: слова — как удары по медному тазу.

Бывший студент и рассказал Владимиру о том, что случилось недавно в Петербурге на людной улице, среди бела дня.

Две извозчичьи пролетки ехали одна за другой. Только очень опытный глаз мог бы заметить, что они словно связаны. Первая поедет быстрее — и вторая прибавит скорости ровно на столько же.

Но вот седок первой пролетки выхватил из рук кучера кнут. Лошадь рванулась. Тотчас неистово заверещали свистки городовых.

Вторая пролетка отставала. Сидевший там шпик размахивал тросточкой и свистел, раздувая щеки.

Преследуемый наверно ушел бы, не кинься наперерез офицерик в блестящих сапожках и накидке-пелерине. Он бросил фуражку в морду лошади. Та взлетела на дыбы, перебила оглобли и остановилась, задев пролеткой фонарный столб.

Когда шпик подбежал, седок, молодой человек, по виду кавказец, преспокойно осматривал погнутые рессоры.

— Ты кто такой? — спросил шпик.

— Гусейнов, житель города Тифлиса, — кавказец протянул паспорт.

— Какого же черта гнал? Свистков не слышал?

Молодой человек улыбаясь поглаживал черные усики.

— Я люблю быструю езду. А ваши свистки испугали лошадь, я не мог ее остановить… Благодарю, ваше благородие, — кавказец щелкнул каблуками, кланяясь офицерику.

В собравшейся толпе посмеивались над незадачей шпика. В том, что это шпик, никто не сомневался: котелок, тросточка, свисток в жилетном кармашке — как бы форма «человека из охранки».

Он не то издеваясь, не то всерьез вежливо приподнял котелок.

— Попрошу в мою пролетку… В полицию! — крикнул кучеру.

Кавказца задержали. Жандармерия запросила телеграфом Тифлис. Оттуда ответили, что обыватель Гусейнов значится умершим в прошлом году.

Незнакомца сфотографировали анфас и в профиль. Фотографии разослали в жандармские управления всех провинций. Задержанного узнали в Баку и в Енисейской губернии.

Это был Григорий Константинович Орджоникидзе, он же — Серго, бежавший из ссылки и давно разыскиваемый полицией…

Бывший студент, сообщивший Лихтенштадту о случившемся, сидел вместе с Орджоникидзе в петербургской «предварилке». Тогда уже был известен вынесенный ему приговор: трехлетняя каторга в Шлиссельбургской крепости и вечная ссылка в Сибирь.

Как большую тайну, бывший студент поведал Лихтенштадту, что Серго — член Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии большевиков и ближайший ученик Ленина. Возвращаясь на каторжный остров, Лихтенштадт думал о его новом обитателе…

Как с дорогими, на время покинутыми друзьями, Владимир встретился с книгами, Работы в тюремной библиотеке было много. Литература оказалась расставленной не в том порядке, к какому он привык. Помощники, занимавшиеся библиотекой в отсутствие Лихтенштадта, сохранили секрет «переодетых» книг, но, опасаясь разоблачения, разбросали их по разным полкам.

С тревогой и волнением Владимир проследил путь каждой из этих книг: не могла ли она попасть в чужие и враждебные руки? Оказалось, что двух из их числа недоставало.

«Главный библиотекарь» не успокоился, пока не установил, где они находятся. Выяснилось, что одна — в руках уголовника, не внушавшего доверия.

По библиотеке объявлена тревога. Самые опасные из «переодетых» припрятаны. В каталогах они замаскированы значками. Следовало ждать проверки, а возможно, и разгрома библиотеки.