Конец сказки

– Я и не спрашивала, – фыркнула Василиса. – Ну его в дупу с его подачками. Мне теперь злато-серебро вовсе не интересно.

Новоявленная баба-яга не теряла времени даром. На крыльце стояли сапоги-скороходы, лежали гусли-самогуды. Свернулся на земле ковер-самолет. Все умные вещи Василиса прибрала, какие найти сумела.

– Ты там палицы вот такой длины нигде не видел? – спросила она Ивана, раздвинув ладони.

– Да там палиц этих – целые вязанки… – недоуменно ответил княжич. – Тебе какую?

– Да никакую, забудь… – вздохнула Василиса. – Сама потом поищу. Помоги ковер поднять.

Вместе с Иваном они кое-как доставили его в избу и запихнули за опечье. Отдуваясь, Иван спросил:

– Куда подашься-то теперь?

– В лес, – коротко ответила Василиса, наливая коту молока. – В чащу, поглубже. А ты?

– А я… сам не знаю, куда я теперь.

Василисе стало Ивана даже жалко. Ну чисто телок потерянный, от мамки отбившийся. Хоть и свершил за минувшие восемь месяцев немало подвигов, хоть и объехал половину белого света – а все за хвост волчий держась. Свезло дураку середульнего Волховича из капкана вызволить… или не свезло, тут уж как посмотреть.

Пропадет он теперь в одиночку-то.

– Скатерть-самобранку не потерял там? – вспомнила Василиса.

– Не, вот… – высунул край из-за пазухи Иван. – Тебе нужна, что ль? Бери, коль надобна, мне не жалко…

– Да… нет, не нужна, – махнула рукой княгиня. – Оставь себе.

Ночь эту Иван здесь же и провел, на печи. Неспокойно спал, тревожно. Проснулся ни свет ни заря, дернутый за ногу Василисой.

– Слезай, заспиха, – бросила ему юная баба-яга. – Погребение проспишь.

– Чье?.. – моргнул Иван, сваливаясь на пол. – Вчера ж всех хоронили.

– Всех, да не всех. Самое главное еще осталось.

И впрямь – самое главное осталось. Кащей Бессмертный.

Побежденный, обессилевший – но по-прежнему бессмертный.

Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не мог колдовать. Но убить его все равно не получалось никак – и никто не понимал, отчего.

Обломки Кащеевой иглы нашли и раздробили в крошку. А эту крошку для верности еще и расплавили. Расколотили в пыль и каменное яйцо – просто на всякий случай. Ничего, кажется, не осталось от Кащеевой смерти.

Только он все едино не умирал.

Князь Всеволод отдал Кащея своим катам и заплечных дел мастерам. Вчера те весь день оттачивали на нем мастерство, уморились уже донельзя – а ничего так и не изменилось.

Кащея вешали. Кащея топили. Кащея потрошили. Кащея рубили на части. Кащея пронзали стрелами. Кащея раздавливали каменными плитами. Кащея травили ядами. Кащея варили в кипятке. Кащея сажали на кол.

Ничто его не брало. Он только смотрел на своих мучителей, да улыбался насмешливо-равнодушно. Изредка ронял словцо-другое – говорить он по-прежнему мог.

Но убить его не получалось, да и боли он явно не чувствовал. Даже поизмываться не выходило толком, даже отомстить за все причиненные беды.

Князь Всеволод узнал откуда-то, что Василиса Премудрая стала последней бабой-ягой, и повелел той явиться пред свои очи. И княжичу Ивану тоже – да чтоб меч-кладенец не забыл прихватить.

Василисе пред очами Всеволода представать не хотелось, но отказывать было чревато. Князь Владимирский сейчас первый на Руси средь владык – даже бабе-яге негоже с ним ссориться.

И она пришла. С Иваном вместе спустилась в подземелье костромского детинца. Глубоким то оказалось на редкость, хоть город и невеличка.

Жарко было. Пять полуголых катов орудовали клещами и черпаками, поливали недвижимого Кащея маслом. Когда тот пропитался им, как гусиная тушка, – целиком сунули в раскаленную добела печь.

Кащей сгорел мгновенно. До костей, до голого скелета. Но каты ничуть тому не порадовались. Ведь уже через минуту кости стали покрываться мясом, снова наросла струпная кожа, мелькнули бесцветные старческие глаза…

Все это тут же снова сгорело. Печь пылала так, что потом все обливались. Два дня топили, чтоб до такого ее раскалить.

Но что толку, если Кащей тут же опять стал оживать? Он возрождался гораздо медленней, чем при целой игле – но все же возрождался.

– Живет, скотина… – выдохнул старшой кат. – Никак не помирает… И серебром уж попробовали, и огнем, и осиной… Ничто не берет…

– Ладно, доставайте его, – велел сидящий в углу Всеволод.

Конечно, можно было и дальше держать Кащея в раскаленной печи, не давать вернуться в человеческий облик – да что с того проку? Он все равно даже шевельнуться не может.

Безо всякого почтения царя нежити бросили на голый пол. Через несколько минут тот пришел в обычный свой вид, рассмотрел стоящих над ним людей и криво улыбнулся.

– Что, женка моя Василиса, теперь ты с дураком этим? – спросил он, прищурившись. – Деверем своим, Ивашкой?

– Вот еще, – фыркнула Василиса. – Нужен мне Ванька-Дурак, как боярышне лапти.

– Нужен иль не нужен, а молва вас все равно соединит. Иван-царевич, да Василиса Премудрая, победители Кащея Бессмертного.

– Не царевич я, – огрызнулся Иван. – Княжич.

– Возведут в царевичи, не сомневайся. Хоть ты и дурак.

Всеволоду речи насчет всяких там царевичей не понравились. Поерзал князь на грубо сколоченной лавке и спросил: