Конец света

— Да, — перебил собеседника Баринов, — арабы, захватив Европу, не смогут сохранить ее в том блеске, в который ее привели трудолюбивые европейцы. Существует иллюзия, будто Рим с приходом варваров передал им, варварам, высокую культуру… Будто цивилизация сохранилась с заменой римлян варварами. Будто работали акведуки и водопроводы, сохранилась письменность, и так далее. Все это чушь. В Италии до Аттилы было 25 миллионов человек. С приходом варваров, несмотря на гигантский приток населения, оно сократилось до… пяти миллионов человек. В самом Риме до прихода варваров было два миллиона, а осталось… четыре тысячи. И Рим превратился в большую деревню, где паслись козы, потому как некому стало следить за городским хозяйством. Был утерян секрет организации жизни в большом мегаполисе.

Как так? Зачем мне заботиться о городском хозяйстве? Я пришел сюда, чтобы пользоваться.

С одной стороны, араб презирает европейца. Потому как европеец — это презренный алкоголик, который не заботится о семье, семья у европейца разваливается, он еще и атеист, который верит только в силу денег… Мусульманин его презирает, потому как государство европейца основано не на социально-религиозной базе, а на экономической. Европеец — это презренный жалкий ублюдок, которого надо истребить. Он не соблюдает ни одного из тех правил, которые предписываются исламом. А с другой стороны, этот европеец технологически его, мусульманина, обошел. С одной стороны, он его презирает, а с другой стороны, он ему завидует. Как же так, у этого ничтожного алкоголика такая роскошная машина, а у меня, правоверного мусульманина, ее нет. И поскольку сам он ее произвести или заработать не может, он эту машину рано или поздно отнимет. Потому что он знает, что неверного можно убить. И Аллах за это не накажет.

И процесс отнимания у идеологически ослабевшего рано или поздно обязательно произойдет. Поэтому, если алжирцы оккупируют Францию, им надо будет содержать определенный процент работоспособных французов для поддержания Парижа в том состоянии, в котором они смогут пользоваться его благами. Иначе Елисейские поля превратятся в вонючий восточный базар. А Сена — в сточную канаву. Если потоком в Европу пойдут мусульмане — рухнет все. Будет хаос.

— Значит, с точки зрения статистики, когда-нибудь число мусульман в Европе перевалит за критическую отметку, и айсберг перевернется? — спросил Булыгин-Мостовой.

— Да, — согласно кивнул Баринов. — Совершенно верно, если дело так пойдет, то к середине века Париж, как и другие европейские столицы, перестанет быть той привлекательной витриной цивилизации и станет походить на Стамбул или Каир… К этому и идет, но, по-шпенглеровски, мусульмане, конечно, хотят вырваться на новый уровень, они хотят жить с европейским комфортом. Запад слишком долго размахивал у них перед носом всеми своими благами, мол, вот, смотрите, как у нас все здорово! Они и советским тоже кричали: смотрите, у нас «Мерседесы», у нас Мулен-Руж — давайте к нам, к нам! А теперь, заполучив 15 миллионов эмигрантов, они ужаснулись. Они эти толпы так долго охмуряли, а когда они хлынули, стало страшно.

— Как тебе эти умники? — спросил Старцев, когда Саша отсмотрел материал.

— Они говорили в самую точку, все произошло как будто по их сценарию, — ответил Мельников.

— Твоя первая задача, — сказал Старцев, кладя Саше руку на майорский погон, — твоя задача сейчас — как можно скорее, привезти этих профессоров сюда, найти их в нынешней Москве и привезти их сюда, в бункер. От этого будет зависеть успех нашей дальнейшей борьбы.

Глава 5

Москва представляла собой ужасную картину.

Наверное, пожар 1812 года был просто цветочками в сравнении с тем, что увидел теперь Мельников по возвращении в столицу…

Хотя, в отличие от событий двухсотлетней давности, нынче здесь кое-где даже велось какое-то строительство.

Так, по углам храма Христа Спасителя силами нескольких бригад молдаван под присмотром каких-то янычар с автоматами шустро сооружались четыре симметричных минарета, делавших центральную церковь России похожей на какую-то тепловую электростанцию с высокими кирпичными трубами по бокам.

Москва, прямо по пророчеству того самого Булыгина-Мостового, за которым Саша и прибыл теперь сюда, превратилась в сплошной базар.

Торговали везде.

Возле метро, в переходах метро, в самом метро…

Только само метро встало из-за отсутствия в фидерах напряжения.

По превратившимся в торговые ряды улицам ездили редкие автомобили.

Бензин был в дефиците и стоил как коньяк «Хеннесси» — сто долларов пол-литра. Поэтому автолюбители теперь стали столь же редки, как если бы Москва перенеслась в самое начало XX века, когда «Роллс-Ройсы» и «Руссо-Балты» водились только в конюшнях у членов царствующей семьи.

Вместо световых реклам, воспевавших прелести буржуазного образа жизни, на всех углах теперь висели портреты бородатого господина в зеленом халате и в белом хиджабе, изрекавшего что-то мудрое. Что именно, Саша не мог оценить, потому как надписи на плакатах были сделаны по-арабски.