Конец света наступит в четверг

– Томас, я запрещаю меня выдавать! – кричит медведь.

– Вы сами себя выдали, надо было заткнуться и молчать!

Я выхватываю ученого из рук Бренды и объясняю: чревовещатель на самом деле он, а я повторяю то, что он скажет.

– Класс! А что он говорит?

– Всякие мудреные слова; вы поймете лучше меня. Это профессор Пиктон из Академии наук.

– Польщена знакомством, – говорит она, пожимая ему лапу. – Вы знаете, всех очень беспокоит ваше исчезновение, профессор.

– Бренда, я не шучу.

– Я тоже, – отвечает она. – Ты видел у меня дома кенгуру? В детстве я воображала, что он – Волшебный принц, который ждет, когда я вырасту, чтобы принять свой прежний вид. Но твоя выдумка гораздо оригинальнее. Наверное, ты мечтаешь стать великим ученым?

– Я мечтаю, чтобы меня оставили в покое! – говорю я со злостью: еще немного, и я взорвусь. – Пиктон позволил Борису Вигору украсть свое изобретение, поэтому я должен поймать министра перед матчем и сказать, что его дочь нашлась!

Бренда вздрагивает.

– Малышка Айрис? Но ведь она умерла три года назад.

– Вот именно! И поэтому он прикажет оправдать моего отца.

Она в замешательстве смотрит на меня и треплет по волосам. Мимо бегут люди, толкают нас, спрашивают про лишний билет. Бренда усаживает меня на скамейку и садится рядом.

– Вы не верите?

– Я понимаю тебя, Томас Дримм. Это ужасно – то, что произошло с твоим отцом. Слушай, если ты хочешь, чтобы тебя пустили к Борису Вигору, у тебя есть прекрасное средство – твой медведь.

– Я знаю.

– Но не говори ему: «Это ученый, у которого вы украли изобретение». Хотя с психологической точки зрения мне это не кажется ужасным. Ты знал Айрис?

– Нет.

– Когда случилось это несчастье, журналисты о ней очень много писали. Она была копией отца – смазливая, спортивная и тупая. Вы сейчас были бы ровесниками. Тебе надо только сказать, что это был ее медведь. Что вы в детстве обменялись игрушками. Вигор – фетишист, он будет так счастлив получить его обратно, что обязательно поможет твоему отцу.

– Чушь несусветная, – брюзжит Пиктон, не разжимая рта. – Не слушай ты эту дуру! Мы с тобой разработали стратегию, которой ты должен придерживаться.

– Дай-ка, – говорит она, снимая с себя шейный платок, – добавлю ему немного женственности.

Она забирает у меня профессора и повязывает ему косынку на пояс – как юбку. Потом достает помаду. Потрясенный Лео Пиктон позволяет сделать ему макияж.

– Теперь можно идти, он вполне похож на девчачью игрушку, – говорит она, любуясь своей работой.

И мы со всех ног бежим к стадиону, держась за руки. Я сую плюшевого медведя под мышку, стараясь избегать взгляда старика-ученого, превращенного в юную медведицу Леа.

23

В последние минуты перед началом матча, когда все сиденья уже заняты, бедным начинают продавать стоячие места. Кассы штурмуют истеричные толпы болельщиков, готовых убить друг друга за край ступеньки или место у ограждения, к которому надо прижиматься носом, чтобы увидеть хоть краешек поля. Теперь я понимаю, почему после обязательного ежемесячного посещения матча у моего отца по утрам бывают синяки на лице.

Бренда направляется прямо к стойке «ВИП‐приглашения», за которой мается охранник с внешностью гориллы, со скучающим видом обкусывая заусеницы.

– Добрый день, – говорит Бренда со спокойной уверенностью, – я служащая Министерства энергоресурсов. Этот мальчик только что принес мне вещь, раньше принадлежавшую дочери Бориса Вигора Айрис. Я должна немедленно ее передать, это амулет.

«Горилла», приосанившись, делает стойку, то ли угрожающую, то ли почтительную – я не очень понимаю. Или он просто пытается выпендриться перед Брендой.

– Я бы с удовольствием, мадемуазель, но господин министр уже на поле.

Словно в ответ на его слова со стадиона доносятся оглушительные крики, которые тут же сменяются национальным гимном.

– Ладно, – решает Бренда, – встретимся с ним после матча. Вы можете передать ему записку в раздевалку?

– Разумеется, мадемуазель.

– Вы просто прелесть.

Она достает из сумки блокнот, вырывает листок и что-то пишет на нем стремительным угловатым почерком. Я отворачиваю ворот куртки, чтобы взглянуть на Лео Пиктона. Тот сложил лапы на груди и дуется. Он утратил контроль над ситуацией, и не могу сказать, что меня это расстраивает. Я был тысячу раз прав, когда хотел сделать Бренду нашей помощницей: она из тех девушек, для которых все препятствия превращаются в трамплины.

– Я не собиралась присутствовать на матче, – объясняет она кассиру в окошке – Ну да ладно, всё-таки дело государственной важности. На правительственной трибуне есть свободные места?

– К сожалению, нет.

– Тем хуже. Выдайте нам два билета из брони.

– А как же Арнольд? – вырывается у меня помимо воли.

– Разве его звали не Харольд?

– По-моему, нет.

– Видишь, – говорит она, – мы о нем уже и думать забыли.

Мы проходим через турникет, через раму металлоискателя, потом через тамбур бюро, где делают ставки. Здесь нам обменивают билеты на две черные коробки. Бренда маркирует свою коробку чипом, приложив к виску. А я не знаю, что делать со своей.

– Ты первый раз на матче? – спрашивает она.