Конец света наступит в четверг

– Ой-ой-ой, как я испугался! – насмехается министр. – Того и гляди устроишь настоящую революцию. Благодаря тебе государственное телевидение взбунтуется против правительства! Это будет сенсация! Может, ты еще выведешь людей на улицы, как в прежние времена? Кстати, славное было времечко, я бы тряхнул стариной… Раздавил бы какой-нибудь серьезный бунт… Но с этим покончено, малыш Томас.

Сложив губы сердечком, он тычет мне пальцем в коленку.

– Одно нажатие кнопки, и у людей сразу меняются мысли, они всем довольны и всё в порядке. А если по-прежнему недовольны – еще разок на кнопку, и – хоп! – они помирают. Если б я хотел убить Пиктона и изобразить несчастный случай, зайчик мой, я бы приказал послать сигнал в его чип, вот и всё. Инсульт, аневризма, инфаркт… – выбор большой. И незачем переделывать твой воздушный змей.

Он встает и хлопает в ладоши.

– Ладно, с тобой было забавно беседовать, но у меня скоро вечеринка, и я должен переодеться. Что-нибудь еще? Может, последнее желание, прежде чем я инсценирую твою смерть в авиакатастрофе? Действительно, мы же не ищем легких путей!

Ему абсолютно плевать на меня. Этот тип – настоящий садист. Но хуже всего, что чем больше он болтает, тем сильнее мой страх.

У меня вдруг иссякают все идеи. И тут я вспоминаю о Бренде. Собрав остатки воли, я объявляю, что Поль Бенз из Министерства благосостояния ждет моего звонка. Карлик не может удержаться от изумленного возгласа. Он с неодобрением разглядывает меня:

– А не рано ли тебе? Будь ты моим сыном, получил бы хорошую затрещину. Пожалуй, сейчас самое время забыть эту историю. Пойдем, я верну тебе твоего отца.

Его пальцы сжимают мое плечо. В замешательстве я позволяю ему вывести меня из кинозала. Это наверняка ловушка. Нам дадут выйти, а потом выстрелят в спину. Или придумают что-нибудь похуже.

Выбора нет. Он такой заморыш, что мне остается только одно: треснуть его по башке и смыться. Положение у меня отчаянное, и риск огромный… Я уже начинаю прикидывать, с какой стороны лучше ударить, но тут он вынимает из кармана бипер и нажимает кнопку.

Два типа в полицейской форме, возникшие словно из ниоткуда, хватают меня под руки и вталкивают в камеру, смежную с кинозалом. Я даже не пытаюсь сопротивляться. Меня сажают напротив отца, который в этот момент что-то бормочет во сне, и привязывают руки к подлокотникам. Желчно усмехаясь, Джек Эрмак гладит меня по голове.

– Не бойся, это не пытка страхом, а что-то вроде освобождения складов. Вам сотрут все недавние воспоминания, это займет не больше пяти минут. Вычистят последние три дня и доставят к станции метро. Единственное последствие – ощущение похмелья. А у тебя это и так наследственное. Видишь, не надо демонизировать правительство: мы при любой возможности стараемся сохранить гражданам жизнь. Ну, давай, малец, рад был познакомиться, а теперь забудь всё.

Он выходит из камеры. Полицейские надевают мне на голову такой же шлем, как у моего отца, и подключают электроды. Пронзительный звук сверлит мне виски, но он тут же сменяется космической музыкой. Не знаю, должен ли я расслабиться или, наоборот, цепляться за свои воспоминания, но я чувствую, что понемногу таю, как таблетка аспирина.

43

Я вижу лицо: оно возникает, мутнеет, распадается на части, появляется вновь. На меня устремлены два зеленых глаза. Это глаза Оливье Нокса, но с длинными ресницами, и принадлежат они женщине, от которой исходит умопомрачительный аромат: горячего шоколада и блинчиков в апельсиновом соусе. Она на шаг отступает и оглядывает меня, ослепительно улыбаясь. В руке она держит мой шлем, который сняла даже не глядя, с поразительной сноровкой переподключив электроды.

– Здравствуй, Томас. Меня зовут Лили Ноктис. Думаю, ты уже встречался с моим братом. Я новый министр игры и совершенно не разделяю его взглядов. Впрочем, как и всех остальных министров. Поэтому ты будешь притворяться, что забыл всё, начиная с воскресенья, но я очень рассчитываю на твою память, поддержку и доверие. Согласен?

Она торжественно водружает шлем мне на голову, будто это корона. Я говорю, что согласен. Мои воспоминания, похоже, на месте, но мне трудно сосредоточиться на прошлом. Я не могу отвести взгляд от ее глаз, ее фигуры, движений. Прости, Бренда, но это так.

– Нормально, не слишком жмет? – снова спрашивает она, просунув палец между моим левым запястьем и наручником. – Я позову сейчас охрану, и, когда они тебя освободят, ты изобразишь амнезию. Но ни в коем случае не говори ничего своему папе. Он действительно всё забыл, и это к лучшему: он бы не перенес шока. Подражай ему, чтобы не вызвать подозрений. Хорошо?

Я оборачиваюсь. Отец еще спит. На голове у него по-прежнему шлем с электродами, а тело криво повисло в наручниках.

– На выходе тебя ждет пакет, – шепчет она, поправляя мне волосы. – Мы с тобой не знакомы, договорились? Но еще увидимся. И ни в коем случае не доверяй моему брату.

Поколебавшись секунду, она заворачивает мой рукав и выше локтя красным ногтем царапает на коже какие-то цифры.