Конец света наступит в четверг

Я нахмуриваюсь. И хотя не узнаю его, у меня стойкое ощущение дежавю. Он отбрасывает назад волосы, падающие ему на глаза, словно боится что-то упустить в моей реакции, и представляется:

– Оливье Нокс. Новый министр энергоресурсов.

41

Лифт закрывается, унося администраторшу. Я оборачиваюсь на стук металлических каблуков. Ко мне бросается невзрачный усатый коротышка с раздраженной физиономией. Даже не поздоровавшись, он бесцеремонно раскрывает мою сумку и впивается взглядом в плюшевого медведя. Потом вопросительно смотрит на зеленоглазого. Тот снова откидывает волосы и вкрадчиво говорит:

– Томас Дримм, познакомься с Джеком Эрмаком, министром государственной безопасности. Он считает, что ты можешь многое нам рассказать.

С полным хладнокровием, которое удивляет меня самого, я сухо отвечаю:

– Для начала я хочу увидеть моего отца.

Они обмениваются веселыми взглядами, и меня бросает в дрожь. Оливье Нокс делает знак, и мы идем за ним по широкому коридору. Наконец он открывает обитую кожей дверь, словно приглашая к себе домой. Коротышка, похоже, его слушается, и это очень странно, ведь Министерство государственной безопасности наводит ужас на всю страну.

Мы входим в кинозал с глубокими кожаными диванами. Они приглашают меня сесть. Новый министр энергоресурсов нажимает на кнопку пульта. Свет в зале гаснет, экран загорается, и начинается фильм.

Вцепившись в подлокотник, я кусаю губы, чтобы не закричать: «Хватит! Остановите!» На экране я вижу себя: толстый и перепуганный, я бегу как безумный по полю, огороженному колючей проволокой. Повсюду сторожевые вышки, светят прожекторы, солдаты целятся в меня из автоматов… Крупный план: меня запирают в газовой камере голого, с одним полотенцем вокруг пояса. Появляется огромный шприц, который вонзается в мой живот и всасывает сначала мой жир, а потом глаза, зубы… Мне страшно, жутко страшно! Как они сняли этот трюк?

– Это мысленные образы, Томас, – успокаивает Оливье Нокс.

– Твой отец сам себе придумывает фильмы, – ухмыляется министр госбезопасности. – Как видишь, в главной роли – ты.

Я исчезаю с экрана, и появляется отец. Он отбивается от тучи книг, которые распахнулись, как челюсти, а их страницы ощетинились колючими буквами и вырывают ему руки, пожирают его…

Я закрываю глаза. А когда открываю снова, фильм уже закончился, и в зале зажигается свет.

– Из наших тайных страхов обычно рождаются обрывочные фантазии без начала и конца, – поясняет министр госбезопасности, приглаживая усы. – Но с твоим отцом мы получили массу удовольствия. Я трижды устраивал частные просмотры, и каждый раз это был настоящий фурор.

Экран сворачивается кверху, открывая застекленный оконный проем. По другую сторону в круглой камере сидит мой отец. Его голова в шлеме с электродами свешивается набок.

– Сейчас он в порядке, – ласково говорит министр энергоресурсов. – Восстанавливается после бурных сновидений… Итак, Томас, что ты хотел нам рассказать?

Карлик из госбезопасности внезапно вытаскивает из сумки медведя и размахивает им перед моим носом:

– Ты знаешь, что внутри этой игрушки?

Глядя ему в глаза, я сжимаю кулаки и мобилизую для ответа весь свой гнев:

– Это не мое дело, я не хочу этого знать. Забирайте ее и верните мне отца.

– Увы, – вздыхает Оливье Нокс, соединив указательные пальцы перед носом, – твой козырь больше ничего не стоит, Томас. Мы нашли тело профессора Пиктона. Вдова его опознала. Как только чип окажется в наших руках, мы сможем его контролировать, и твой плюшевый медведь будет нам уже не нужен.

Он нажимает кнопку на пульте, экран опять опускается, и на нем появляется комната, выложенная кафелем. На металлическом столе лежит труп Физио. Вдова Пиктона переодела его в костюм своего мужа, похожий на тот, что был на нем, когда я его убил. Здоровый шприц-сверло проникает в разбитый череп, всасывает чип, а потом его помещают в какой-то аппарат с циферблатом – наверняка йоттметр. Стрелка почти не отклоняется от нуля.

– Такой мозг, и так ничтожно мало энергии, – вздыхает Оливье Нокс. – Какая бесхозяйственность! Видишь, Томас, негативная мыслительная деятельность ничего не стоит. Боюсь, что последние показатели интеллекта твоего отца будут такими же удручающими.

Чип Физио вставляют в автоматическое ружье, как обыкновенный патрон, и экран гаснет.

– Вот такой конец ждет свихнувшихся ученых, которые подвергают опасности общественный порядок, – заключает министр государственной безопасности.

И, бешено тряся медведем, тычет мне его под нос:

– Можешь убедиться: он пустой! Один пенопласт и шерсть! Хватит играть в защитника призраков!

Я всматриваюсь в медведя, который и вправду выглядит совершенно безжизненным. То ли Пиктон блестяще играет роль неодушевленного предмета, то ли что-то случилось. После всех потрясений мне не верится, что я смог так легко обвести вокруг пальца двух ушлых министров. Уж не ломают ли они передо мной комедию?