В молодые годы, гоняясь за романтикой и туманами, она работала на стройке крановщицей и простудила на сквозняках весь свой организм. Первого мужа Степановны убили в пьяной драке, другой сгорел от водки, третий был мужчина положительный, но – вы будете смеяться – тоже кончил плохо: пошёл в тайгу по грибы и не вернулся. Сын-двоечник вырос, стал наркоманом и успел пустить по венам останки невеликого семейного благосостояния, а сама Степановна страдала букетом самых разнообразных заболеваний, малой доли которых было бы достаточно для того, чтобы человека обычного загнать бы в гроб.
Однако Степановна в могилу не собиралась. Она жила активной жизнью, да так, что её любили все, кто знал. А знали многие. Передвигаться со Степановной пешком по городу было просто невозможно: через каждый десяток метров с ней здоровались и окликали знакомые. Всем им Степановна пересказывала свои последние по времени беды и, в свою очередь, живо интересовалась делами знакомых. Память у неё была очень своеобразной, бытовой направленности: Степановна вряд ли досконально помнила таблицу умножения и могла запамятовать, кто написал «Войну и мир», однако в любое время суток без подготовки способна была рассказать всё про последнего любовника Маринки Сусловой или о том, чем лечила экзему Наташка из сорок третьей квартиры.
Но главный бзик Степановны заключался не в этом. Она была другом животных – Джеральдом Дарреллом и доктором Айболитом в одном флаконе. Не было, наверно, никого из представителей фауны, обитающих в нашем климатическом поясе (ну, за исключением лосей и медведей), которые в разное время ни квартировали бы в обшарпанном жилище Степановны. Всех предназначенных к утоплению котят и кутят тащили с разных концов района к Степановне, а та уже самозабвенно выкармливала их, пристраивала в хорошие руки и помнила всех своих питомцев до единого. Давалась ей такая жизнь нелегко в плане материальном: кроме того, что надо было кормить и лечить себя, иногда подкидывая деньжат на дозу Игорьку, чтобы отвязался, – требовалось ещё регулярно питать и выгуливать всю дикую хвостатую ораву, обитающую в квартире. Потому Степановна постоянно жила на разрыв от невозможности иметь одновременно работу с хорошей зарплатой и много свободного времени. Иногда я подбрасывала ей премиальных деньжат, но старалась делать это очень тактично: Степановна была бабой крайне совестливой и могла запросто обидеться на подачку.
Сейчас действовать надо было в темпе, поэтому я резво привела себя в порядок, наскоро покормила Димку и собрала кое-какое его барахлишко в спортивную сумку. Уже по пути в лифте объяснила, что он поедет на несколько дней в гости к тёте Поле, и Димка пришёл в щенячий восторг: для его пацанской души каждый поход к Степановне был событием первостепенной важности – там можно было вволю наиграться со зверятами. Домой, пока сын был маленьким, мы с Володей остерегались покупать какое-нибудь животное, зато сейчас, когда Димка стал парнем взрослым, возникла у нас идея подарить ему на день рождения породистого сеттера. Теперь обо всяких дорогих подарках, кажется, придётся забыть надолго. Если не навсегда…
…И зелёный попугай
Степановна жила недалеко от цирка, на задворках моднючего супермаркета, открытого с месяц назад. Впрочем, этот факт не носил для Степановны никакого прикладного смысла: она отоваривалась на социальных рынках для пенсионеров и обитала на первом этаже самой заурядной хрущобы. Я лихо затормозила машину перед её окнами, чем привела в лёгкую панику пару проходящих мимо старушек.
Дряхлая дверь в квартиру Степановны могла служить защитой исключительно от честных людей, а потому никогда и не запиралась. Мы вошли в прихожую, пропитанную сложносочинённым запахом мини-зоопарка. Совсем рядом залаяла собака. С вешалки мне прямо на голову сверзился кот: то ли от испуга, то ли приняв меня за огромную мышь. Димка счастливо засмеялся – начинался праздник. Следом за своим лаем в прихожую вышел огромный мраморный дог, с достоинством обнюхал мои коленки и подался обратно. Мы – за ним.
В комнате резвились четыре разномастных котёнка, и, в довершение картины, под потолком из угла в угол заполошно пропорхнул попугай корелла, которого раньше здесь не было. А посреди всего этого Ноева ковчега, благообразная, как мать Тереза, сидела Степановна, читала рекламный буклет и дымила «Беломором» – всё остальное курево было ей не по карману и не к душе.
Степановна увидела меня, дёрнулась, поперхнулась дымом, вскочила, рассыпав вокруг сноп искр и пепла, а потом кинулась ко мне на шею, вопя:
– Оля! Ну, слава богу – появилась! У меня телевизора нет – так и не знаю ничего. А то прихожу утром в магазин – тебя нет, девчонки в шоке, работать бросили, слухами обмениваются. И Сашуля где-то загулял – некому этот курятник по местам разогнать. Тебе звоню домой – телефон не отвечает. Я аж запаниковала. Что случилось? Где Вовка?