Конец света состоится при любой погоде

Мент нажал кнопку, разблокировав двери, и я смогла выйти наружу. Спасаться бегством мне и в голову не могло прийти – такой догонит во мгновение ока. Беляков открыл переднюю дверцу и, не выходя из-за руля, нетерпеливым кивком руки подозвал меня. Я подошла ближе и увидела, что парень он скорый: на занятиях по спецподготовке их, видать, учили не только метко пулять и применять болевые приёмы, но и раздеваться на скорость. Брюки Белякова были расстёгнуты, и всё его мужское естество солидно бугрилось меж коленей багровым грибом-поганкой. Я на мгновения застыла в растерянности.

– Не тормози, цыпочка, – проговорил Беляков до странности изменившимся голосом, каким-то хриплым полушёпотом, и прикрыл глаза, – Давай, делай быстрее!

И я сделала. Наклонившись ниже в салон автомобиля, я зарычала и от души, изо всех сил, шарахнула Белякова кулаком по его хозяйству. Гроза наркоманов не ожидал такой подлости, видать, своим жалостливым рассказом мне всё-таки удалось дезориентировать его. Беляков взвыл от боли и беспорядочно хватанул руками воздух, пытаясь зацепить меня, но я успела отпрянуть. Тогда он попробовал выскочить из машины. Лучше бы Беляков не делал этого, потому что дверца, которую я захлопнула изо всей своей дамской мочи, плотно припечатала ему голову, и по стеклу моментально расплылась алая клякса крови из лопнувшей на ментовском лбу кожи.

Ах, полюбоваться бы подольше таким великолепием! Но я уже ломилась сквозь кусты к речке. Где-то за спиной орал и затейливо матерился Беляков. Не знаю, почему он всё-таки не погнался за мной: то ли же боль была столь сильна, то ли в спущенных штанах запутался. Я рухнула в вонючую воду, которая едва доходила мне до пояса и изо всех сил побрела на другой берег.

Усть-Китим – не Урал-река, так что мне повезло больше, чем герою гражданской войны и анекдотов. Летом Усть-Китим почти пересыхал, зимой практически не замерзал, паря миазмами. Крохотный, протекающий сквозь весь город, Усть-Китим вобрал в себя всё самое лучшее из труб канализации и сточных канав, но этого было слишком мало, чтобы всерьёз наполнить русло. Как глиссер, я вспорола воду и раненой лосихой выбралась на глинистые уступы берега, хватаясь за коренья прибрежного тальника.

Уже когда я пробежала по кустам метров двадцать, петляя, путая свой след, издалека сзади раздался глухой хлопок, спутать который невозможно было ни с чем другим. Не думаю, что это Беляков покончил с собой от нанесённого ему позора. Скорее, в качестве запоздалой и бесполезной мести, бравый мусор полез в бардачок своей «Тойоты» и со злости шмальнул наугад по кустам из пистолета, в белый свет, как в копеечку.

Я же неслась наугад, не всегда удачно отмахиваясь от встречных веток, и когда наконец-то остановилась на краю кустарника, проведя по лицу ладонью, увидела на ней розовые разводы от сочащихся кровью царапин. Я всхлипнула и присела на сырую траву, переводя дух. В этот миг грязный и прокуренный блиндаж бомжей казался мне самым желанным местом на свете.

Из огня да в полымя

Когда, грязная и мокрая, крадучись окраинными тихими улочками, я добралась наконец до своего укрытия, там царила невероятная паника, и табачный дым стоял столбом.

Проснувшись после празднества, бомжи обнаружили отсутствие моё и Любани, но сильно не удивились, тем более, они и не подумали о том, что мы могли уйти вместе. Однако часа через три вернулась возбуждённая до дикости Любаня и начала кричать, что Ольгу замели мусора. Мучившийся с похмелья головой Генок, недолго думая, зарядил ей кулаком в глаз, восстановив тем самым симметрию синяков. Впрочем, честь и хвала девчонке: даже будучи в состоянии ломки, вместо того, чтобы немедленно уколоться и забыться, Любаня добралась домой и сообщила шокирующее известие сотоварищам.

Доктор Скопов по такому печальному случаю даже проигнорировал свой инспекторский объезд сборщиков стеклотары, зато новобрачная Галя была незамедлительно снаряжена в ближайший магазин за водкой. После этого вчерашнее мероприятие, но уже с противоположным, траурным знаком, продолжилось, тем более, что помочь мне теперь всё равно было нечем.

Моё нежданное появление вызвало полнейший ступор компании, сравнимый разве что с финалом комедии «Ревизор» или со знаменитой картиной «Явление Христа народу». Первым опомнился шустрый Генок, который отвесил Любане смачный подзатыльник, теперь уже на радостях, и заорал:

– А ты чё молола, дура?! «Замели, замели…» Вот же она, Ольга-то, цела и невредима. А!

Я обессиленно опустилась на груду тряпья. От очередного стакана водки отказалась, но историю своего чудесного спасения из лап монстра Белякова изложила. Рассказ поверг бомжей в неимоверный восторг, сказалась, наверно, их извечная нелюбовь к полицейским. Даже рассудительный и флегматичный доктор Скопов реготал и всё повторял, утирая слёзы: «Ну Ольга, ну лишила бравого сотрудника его последнего достоинства!»

Когда история была повторена на бис, а дети подземелья нахохотались вдосталь, Генок вскочил и затараторил: