Конец цепи

И на какое-то мгновение Вильям оказался там снова. В своей старой жизни, с покрытыми линолеумом полами и, конечно, теми же самыми компьютерами, как и здесь, но с гораздо худшим кофе и с ощущением, что он поболтал с коллегой, и что работа важна и ему по зубам, и что жизнь большей частью достаточно хороша.

И если он не спросит сейчас, когда тогда спросит?

Даже если это было ребяческим почему, оно ведь, пожалуй, выглядело вполне возможным?

Коннорс смотрел на него. Видел его желание сказать что-то. Подбодрил его кивком. И Вильям собрался с духом.

– Если я найду ключ, – сказал он. – Если.

Коннорс кивнул. Да?

– Что это означает?

Коннорс догадался, куда он метил своим вопросом.

И ответил единственным возможным для него способом.

Пожал плечами.

– Даже если мы создадим новый вирус? И даже если он заработает? – сказал Вильям, сделал паузу. – Нет ведь вакцины против того, который уже вырвался на свободу.

Прошло мгновение. Мгновение тишины.

– А разве не об этом речь? – ответил Коннорс. – Ведь если все человечество держится на одной схеме. И если мы успеем изменить ее. Разве это не лекарство само по себе?

– Откуда мы узнаем, что он будет распространяться достаточно быстро? И справится с другим, уже гуляющим по миру? И что произойдет, если я ошибусь, и у нас будут два вируса, которые распространятся и охватят своими кругами весь земной шар, и в результате люди будут умирать повсюду? Что произойдет тогда?

Коннорс посмотрел на него.

Глубоко вздохнул.

– Ты желаешь услышать честный ответ? – спросил он. – На все твои вопросы. Да? Я не знаю.

Последнее он произнес очень тихо, и его слова смешались с шумом ветра, и в какое-то мгновение невозможно было отличить одно от другого, и каким-то образом это казалось совершенно естественным.

Потом он вздохнул, тем самым нарушив тишину, и снова заговорил четко и громко.

– Однако, – сказал он, – я знаю, что произойдет, если мы не попробуем.

И Вильям кивнул.

Столь просто все обстояло.

Отсутствовали какие-либо гарантии, но им также нечего было терять, кроме времени, конечно, и ему предстояло продолжать пробовать дальше, пока попытки не потеряют смысл.

Коннорс уже покидал террасу, когда повернулся и ответил на вопрос Вильяма, про который тот сам забыл.

– Я веду дневник, – сообщил Коннорс.

Вильям постарался понять, о чем речь.

– О том, как я держусь. Как смог выжить все эти годы. Вот единственный ответ, который у меня есть.

Он пожал плечами. Не знал, почему сказал это. Стал ведь заниматься этим случайно, все получилось само собой, в один прекрасный день начал писать, фиксировать свои мысли, и вроде ничего не изменилось, но с другой стороны…

Вильям посмотрел на него.

– Почему? – спросил он просто.

– Не знаю, – ответил Коннорс.

Открыл дверь, повернулся во второй раз, тело уже наполовину находилось в темном проходе.

– Так было лучше, чем совсем ничего не делать.

Вильям вернулся в свою рабочую комнату и долго сидел там без движения, в то время как усталое солнце опустилось за горы и все вокруг стало серым, чтобы потом постепенно погрузиться в темноту так, чтобы самого перехода никто не заметил. Для Вильяма вечер тоже подкрался неслышно, и он зафиксировал его приход, только когда он стал свершившимся фактом.

То есть прошел еще один день.

И он потратил его впустую.

Шифрованные послания висели на стенах, блокнот лежал раскрытый, а компьютеры тихо жужжали позади своих украшенных рядами цифр мониторов, но в результате он ни на шаг не приблизился к решению, или ключу, или чему-то там еще, что помогло бы ему продвинуться вперед.

Он потерял очередной день.

Один из немногих, которых ему и так катастрофически не хватало.

На его письменном столе лежали все книги и бумаги, привезенные ими сюда. И он подошел к ним, поднимал кучу за кучей, искал. Если они действительно прихватили с собой все, она должна была лежать там, и он перебирал записи и публикации, старые воспоминания из своей собственной жизни, которые сейчас наваливались на него одно за другим, пока наконец не нашел искомое.

Книга была черной с целиком белыми страницами без полей и клеток. Она имела размеры не более кулака, кожаный переплет и висевшую в качестве закладки ленту. Он получил ее в подарок на день рождения или на Рождество, в любом случае она купила ее на собственные деньги, еще будучи маленькой, и он так никогда и не нашел никакого для нее применения.

А потом Сара исчезла.

И ни о какой возможности использовать книгу уже не шла речь.

Сейчас он стоял с ней в руке. Чувствовал структуру материала, черную кожу, высохшую с годами. Она состарилась. Изменилась. Подобно тому, как происходит с людьми.

И наконец он открыл ее.

Взвесил ручку на руке, приложил ее к бумаге.

Ничто никогда не заставило бы меня вести дневник.

Это стало первыми словами, которые он написал в ней.

37

Согласно расписанию ночной поезд из Мюнхена в Берлин отправлялся ровно в десять вечера.