Конец цепи

– Современная генная инженерия. Именно поэтому она родилась. Хотя об этом никогда не напишут ни в одной исторической книге. – Потом он снова перевел взгляд на Жанин: – И когда мы заставили эту инженерию функционировать, осталось только одно дело. Сделать вирус как можно более заразным, и спокойно сидеть и ждать, пока он распространится по всему земному шарику и заменит нежелательные части генома на нечто иное. Как же это назвать? Более приятную альтернативу.

Жанин стояла молча. Пыталась понять суть услышанного.

– Значит, если верить тебе, именно этим мы сейчас и занимаемся? Пытаемся поменять будущее человечества на то, что сами придумали?

– Я бы не сказал, придумали.

– А как бы ты сказал?

– Развили.

В комнате воцарилась тишина.

– И сейчас проблема в том, что вирус не действует, – констатировала она.

Коннорс кивнул.

– Где-то закралась ошибка, – сказал он. – Возможно, дело в языке. Пожалуй, в том, как мы все зашифровали. Или и там и там. Единственное, мы знаем, что пока не нашли правильной последовательности. И что все наши предыдущие попытки…

В первый раз за все время разговора он перевел взгляд на большую железную дверь за ними. С желтыми предостережениями. И блестящей коробочкой.

И достал свой ключ-шайбу.

Поднес его к датчику.

– Будет немного холодно, но в остальном никакой опасности для нас, – сказал он через плечо, подождал, пока дверь откроется.

Старался не смотреть на них. Слышал, как они задержали дыхание, не хотел видеть их лица, знал уже, как они среагируют, и это зрелище не доставило бы ему удовольствия.

Они вошли в наблюдательную комнату, ту самую, где Франкен стоял много раз, с надеждой созерцая происходящее за стеклом, но всегда получая только разочарование.

Толстый прозрачный защитный экран.

Море больничных кроватей по ту сторону.

Они стояли молча. Долго.

Смотрели на длинные ряды людей под простынями. Кто-то лежал неподвижно, у кого-то грудная клетка медленно ходила вверх и вниз в такт с дыханием, повсюду пятна крови разных оттенков, от высохшей черной до свежей алой.

Когда Коннорс наконец посмотрел на них, это был совсем новый взгляд.

Скорбь. Пожалуй, нечто большее. Возможно, сожаление.

– Все вирусы, до сих пор созданные нами, приводят к тому, что инфицированные клетки разрушаются.

– Рак?

– Тому, что происходит с этими людьми, нет названия.

– И кто они тогда? – спросила Жанин.

Коннорс покачал головой. Не столь важно. По крайней мере, не та тема, которую он хотел бы обсуждать.

– Как они попали сюда? – спросила она снова. – Они знают, в чем их задача? Или мы тоже повторим их судьбу, Вильям и я, если не сделаем ничего больше?

Вокруг них было очень тихо.

И все звуки, долетавшие к ним, шум аппаратов искусственного дыхания и измерения давления, хрипы и кашель больных людей существовали лишь в их воображении. Нет, они, конечно, были, но только по другую сторону стекла, сами же они находились в стерильной и настолько гнетущей тишине, что Жанин не выдержала и заставила себя открыть рот с единственной целью убедиться, что она слышала именно тишину, а не монотонный грохот.

– Я не могу участвовать во всем этом, – сказала она тихим голосом, не сводя взгляда с больничной палаты. – Я не могу принимать участие в убийстве людей. Боже, как много их? Как много их было? Как много лежит там внутри, только для того… Для чего? Просто из-за нашего желания улучшить будущее?

– По-моему, ты неправильно все понимаешь, – наконец сказал Коннорс.

– Вот как?

– Речь идет не об улучшении нашего будущего. Речь идет о…

Он осекся. Во второй раз они коснулись того, о чем он не мог говорить. Или, по крайней мере, не хотел.

– О чем? – спросила она.

– Необходимо сделать кое-что, пока еще не слишком поздно.

– Не слишком поздно для чего?

Коннорс не ответил.

Только бросил взгляд на часы.

Обеспокоенно посмотрел им в глаза.

– Сейчас в парламенте собирается весь Совет. Вам надо увидеть это сначала.

29

Ларс-Эрик Пальмгрен миновал маленький мост, оставив за одним окном от себя уже покрытый тонким льдом залив Неглинге, а за другим по-прежнему не сдающийся морозу залив Полнес.

Это иллюстрировало его щекотливую ситуацию лучше, чем он хотел это признать.

С одной стороны. И с другой стороны.

Он сжал зубы, переключил передачу с целью увеличить скорость, прекрасно сознавая, что дорога скользкая и что тем самым он подвергает себя смертельной опасности, словно пытаясь доказать себе, что смерти ему в любом случае не избежать, а если он верил в обратное, то просто трус, и никак иначе его не назовешь.

Он отказался помочь Кристине.

Это мучило его с тех пор, как все случилось, с того момента, когда он поднялся и покинул кафе, оставив ее там. И знал, что поступает неправильно, уже делая это, но какой у него оставался выбор? Его напугал нежданный разговор, когда ему позвонили, рассказали о Саре и просто положили трубку. Он ведь знал: что бы ни происходило, речь шла о чем-то неприятном, непостижимом и очень серьезном. А сам он был пылинкой, обычной мелкой сошкой.

Пальмгрен скосился на свой мобильный телефон.