Конец вечной мерзлоты

— Вотька, — сказал Кымынто, — вотька давай…

У Теневиля сердце сжалось от жалости к старику. Он знал, какую власть имеет над человеком дурная веселящая вода. Сам пробовал, пристрастия к этому зелью не имел, однако хорошо понимал страдания других.

— Вотька, вотька, — заворчал Бессекерский, — сказано тебе — дуй отсюда, дикоплеший!

Кымынто уловил в голосе торговца гнев и постарался улыбнуться еще шире, еще преданнее и умоляюще.

Бессекерский взглянул на жалкую физиономию, на которой смешалось все — пьяные слезы, размазанные сопли, подобострастие, немая мольба в широко раскрытых, налитых кровью глазах, и его передернуло от отвращения.

Выйдя из-за прилавка, Бессекерский схватил за плечи полупьяного старика и вытолкал из лавки, приговаривая:

— Нет тебе вотьки… Нету… Пушнина нет — и вотька нет… Заруби себе на носу…

Бессекерский возвратился в лавку, ухмыляясь и довольно поглядывая на Теневиля.

— Так, — сказал он, потирая руки, словно смахивая с них невидимую грязь, приставшую от Кымынто. — Что ты хочешь? Экимыл[16] варкын и много разных патронов… Есть чай, сахар, табак… Табак американский, видишь, какие красивые банки?

Кымынто в стойбище Армагиргина был далеко не последним человеком. В общем стаде у него паслось немало своих оленей, и почитали его за ум, за то, что старик знал тундру и был добрым.

Теневиль собирал и запихивал в мешок пушнину под удивленным и недоуменным взглядом торговца.

— Ты что? Не хочешь со мной торговать?

— Нет, — решительно мотнул головой Теневиль, — в другом месте поторгую.

Теневиль уже шел к двери, за которой царапался и просился обратно Кымынто.

— Постой! Стой! — кинулся вслед Бессекерский. — Одно слово, дикоплеший! Вернись, оленья морда! — Теневиль хлопнул дверью. Уже на улице он помог Кымынто встать и вместе с ним отправиться к Тымнэро.

Тымнэро сидел у костра и перебирал собачью упряжь.

— Сходи ты поторгуй, — попросил его Теневиль. — Мне товару купишь. И для дяди Кымынто бутылочку дурной веселящей воды возьми.

Тынатваль подала Кымынто ковшик холодного оленьего бульона. Старик выпил, посидел несколько минут с закрытыми глазами и признался Теневилю:

— Когда ты уехал, многим тоже захотелось во Въэн. Набрали шкурок и пошли — кто пешком, а кто с нартой. Многие сейчас отлеживаются по домикам да по ярангам. Поторговали. Да и сами анадырцы пошли толпой в стойбище. Сейчас, должно быть, там большое веселье…

Тымнэро вернулся с покупками, Кымынто хлебнул водки. На нарте Тымнэро отправились втроем в стойбище.

Еще издали заметили полыхающие в зимней ночи костры.

Чем ближе к стойбищу, тем слышнее были глухие удары бубна. Иногда долетали вскрики, протяжное пение, переходящее в вой.

Теневиль встревоженно прислушивался: что могло произойти в стойбище во время его отсутствия?

Тымнэро потянул носом и заметил:

— Это наши анадырщики веселятся…

Перед входом в первую ярангу пылал большой костер, и над огнем на треножнике висел дорожный котел хозяина стойбища. Сам Армагиргин сидел на беговой нарте, отяжелевшая голова опустилась на грудь. Но он часто вскидывал ею и кричал молодому пастуху Анкакымыну:

— Пой и пляши! Пой и пляши на потеху тангитанам! Все равно крепкой власти у них нет, зато вдоволь дурной веселящей воды!

Анкакымын, веселый и пьяный, держал взмокшими пальцами бубен, ронял его на снег, подбирал и затягивал старинную тундровую песню о молодых оленях, отбившихся от стада и уведенных от людей дикими оленями.

Тангитаны, прибывшие из Анадыря, веселые и раскрасневшиеся на легком морозце, подбадривали Анкакымына охрипшими голосами, иные сняли рукавицы и хлопали в ладоши, словно били попавших невесть откуда комаров.

Теневиль соскочил с нарты и подбежал к Армагиргину.

— Како! Это ты прибыл! Гляди вокруг, Теневиль, как в старину! Когда был жив Солнечный владыка, когда мои друзья, русские, были сильны и крепко держали власть… Как на Анюе! Словно в старые добрые времена!

Теневиль видел, что в стойбище нет ни одного человека, который бы не хлебнул дурной веселящей воды. И женщины и мужчины — все были одинаково пьяны и веселы, улыбались русским гостям, которые тут же на снегу при свете огромного костра торговали пушнину, пыжики, оленьи шкуры, крепко замороженное мясо.

Кымынто, приехавший вместе с Теневилем, быстро соскочил с нарты и побежал в свою ярангу, крича на ходу:

— Подождите, подождите! У меня есть еще три песцовые шкурки! — Он опасался, что на его долю уже не достанется дурной веселящей воды.

Гости из Ново-Мариинска громко переругивались, а двое тангитанов даже успели подраться, разбив друг другу носы.

Теневиль заглянул в ярангу Армагиргина: там тоже шел торг. Теневиль бродил от яранги к яранге, не зная, что делать, как отрезвить стойбище.

В раздумье он остановился у яранги Кымынто. Там слышались приглушенные голоса, звон посуды. Кымынто взял с собой в путешествие двух дочерей, молоденьких девушек, в прошлую зиму оставшихся без матери — она в осеннем переходе через замерзающие реки простудилась и в середине зимы в морозную тихую ночь ушла сквозь облака.