Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока

Правда, познакомиться с подобными карикатурными персонажами удается нечасто, ведь англичанин никогда не заговорит с тем, кто ему не представлен; увы, немало наших соотечественников тоже живут на английский манер, но, как только вас познакомят с этими любезными путешественниками, все кончено — вам уже не избежать общения с ними. И тем не менее я в конце концов решился и разыскал на дне чемодана рекомендательное письмо к нашему генеральному консулу, который в то время жил в Каире. В тот же вечер я ужинал у него, к счастью, в трапезе не участвовали ни англичане, ни другие европейцы. Там были только доктор Клотбей, живущий по соседству с консульством, и месье Любер, бывший директор Оперы, ставший историографом египетского паши.

Эти два господина, или, если хотите, эфенди (это титул всякого человека, подвизающегося в области науки, литературы или на любом другом гражданском поприще), свободно себя чувствовали в восточной одежде. Сверкающая звезда — орден Нишан — украшала грудь и того, и другого, и было бы нелегко отличить их от остальных мусульман. Бритые головы, борода, чуть смуглый оттенок кожи, который можно приобрести лишь в южных странах, быстро превращают европейца в обыкновенного турка.

Я с волнением просмотрел французские газеты, разложенные на диване. Как странно устроен человек! Читать газеты на родине папируса и иероглифов! Или как, например, мадам де Сталь, сидя на берегу Женевского озера, вспоминать ручеек на улице Бак!

Во время ужина мы обсуждали весьма серьезное дело, которое взбудоражило все франкское общество. Один разорившийся француз, работавший здесь в услужении, решил перейти в мусульманство, и, что самое неприятное, его жена также склонялась к принятию ислама. Окружающие всеми силами старались замять скандал: франкское духовенство принимало эту историю близко к сердцу, но мусульманское во что бы то ни стало решило одержать верх. Первые предлагали неверной чете деньги, хорошее место и всевозможные блага; вторые говорили мужу: «Что бы ты ни делал, будучи христианином, ты всегда останешься тем, кто ты есть: это твой предел, в Европе еще ни разу лакей не становился господином. У пас же последний слуга, раб, поваренок может стать эмиром, пашой, министром или жениться на дочери султана: возраст не помеха; стремление быть первым оставляет нас только на смертном одре». Бедняга, вероятно наделенный некоторым честолюбием, поддался на эти уговоры. Перед женой открывались столь же блестящие перспективы: она сразу же могла стать кадиной, то есть сравняться со знатными дамами, которые вправе презирать всех христианок и евреек, носить черную хабару и желтые бабуши, разводиться с мужьями и, что самое заманчивое, выйти замуж за знатного человека, получить наследство, владеть землей, что запрещено гяурам, не говоря уже о том, что ей могло бы посчастливиться стать фавориткой принцессы или матери султана, правящей страной из глубины сераля.

^{Европейские дамы у крепостной стены Каира на старой фотографии}

Вот какая двойная перспектива открывалась перед этими бедолагами, и надо признаться, что по воле случая или благодаря своему природному уму представители низших классов независимо от своего прошлого, образования или происхождения действительно могут достичь больших высот, что свидетельствует о наличии там подлинного равенства, которое у нас в стране записано лишь в своде законов. На Востоке даже перед преступником, если он искупил свою вину, открыты все дороги: в отношении его нет никаких моральных предубеждений. И все-таки, несмотря на все соблазнительные стороны турецкого закона, вероотступничество здесь случается крайне редко. Свидетельство тому — та важность, которую придавали изложенному выше делу. Консулу пришла в голову мысль похитить супругов ночью и погрузить их на французский корабль. Но как перевезти их из Каира в Александрию? Нужно пять дней плыть по Нилу. Если же запереть их в закрытой барке, то крики могут услышать на берегу. В турецкой стране переход в другую веру — единственный случай, когда власть консула не распространяется на соотечественников.

— Но зачем нужно выкрадывать этих несчастных? — спросил я у консула. — Разве вы имеете на это право согласно французским законам?

— Да имею. В морском порту у меня не было бы никаких трудностей.

— Ну а если у них есть какие-то религиозные мотивы?

— Оставьте! Разве кто-нибудь вот так, ни с того ни с сего становится турком?

— Но ведь у вас здесь есть европейцы, надевшие тюрбан?

— Это высшие должностные лица у паши, которые иначе не могли бы получить заслуженных ими чипов и управлять мусульманами.

— Мне все же хотелось бы думать, что у большинства из них обращение в ислам было искренним, иначе в подобном шаге можно было бы усмотреть лишь корыстные побуждения.