— Свободной? Свободной? Ни одна женщина не была когда-либо более свободной. Здесь триумф человечества — завоеванная природа — все желания могут быть исполнены, и врагов никаких. Вы можете жить как хотите. Я буду служить вам. Ваши капризы будут моими, дражайшая Амелия!
— Но моя совесть, — сказала она. — Могу я быть свободной от этого?
Его лицо помрачнело.
— О, да, конечно, ваша совесть. Я забыл про нее. Вы, значит не оставили ее в раю?
— Там? Где я имела самую большую нужду в ней?
— Я думал вы полагали иначе.
— Тогда прокляните меня как лицемерку. Все женщины таковы.
— Вы противоречите себе и явно без какого-либо удовольствия.
— Ха! — она первая покинула экипаж. — Вы отказываетесь обвинить меня, мистер Корнелиан? Не хотите играть в эту старую игру?
— Я не знал, что это была игра, Амелия. Вы встревожены? Ваши плечи говорят об этом. Я сконфужен.
Она обернулась к нему, ее лицо смягчилось. Недоверие в глазах быстро исчезало.
— Не обвиняете ли вы меня в женственности?
— Все это бессмысленно.
— Тогда, возможно, здесь есть какая-то степень свободы, связанная со всеми вашими жестокостями в Конце Времени.
— Жестокостями?
— Вы держите рабов. Походя уничтожаете все, что наскучило вам. Разве у вас нет сочувствия к этим путешественникам во времени, которых вы пленили. Разве я так же не была захвачена… и помещена в зверинец? И Юшарисп хотел купить меня. Даже в моем веке такое варварство запрещено!
Он принимал ее упреки склонив голову.
— Тогда вы должны научить меня, как будет лучше, — сказал он. — Это и есть «мораль»?
Она вдруг была ошеломлена величиной своей ответственности. Спасение она принесла в Парадиз, или просто вину? Она колебалась.
— Мы обсудим это со временем, — сказала она ему.
Они направились по извилистой мощеной тропе между низкими заборчиками из кустарников. Ранчо-репродукция в готическом виде ее идеала библейской виллы — ждало их. Пара попугаев примостилась на дымовых трубах, они, казалось, высвистывали приветствие.
— Он такой, каким вы оставили его, — сказал Джерек с гордым видом. Но в другом месте я построил для вас «Лондон», чтобы вы не тосковали по дому. Вам нравится ранчо?
— Оно такое, каким я помню его.
Он понял, что в ее тоне слышалось разочарование.
— Вы сравниваете его сейчас с оригиналом, полагаю.
— Он, в основном, соответствует оригиналу.
— Но остается «просто кожей», да? Покажите мне…
Она достигла крыльца, провела рукой по крашенным доскам, приласкала цветущую розу (из которых ни одна не завяла с тех пор, как она исчезла).
— Это было так давно, — пробормотала она. — Я тогда нуждалась в чем-то знакомом.
— Вы не нуждаетесь в этом теперь?
— О, да. Я человек. Я женщина. Но, возможно имеются другие вещи, которые значат больше. Я чувствовала, в те дни, что была в аду мучимая, презираемая, гонимая — в компании безумца. У меня не было перспективы.
Он открыл дверь с цветными стеклянными панелями. Горшки с цветами, картины, персидские ковры открылись в сумерках холла.
— Если имеются дополнения… — начал он.
— Дополнения! — она немного оживилась, осматривая холл недовольным взглядом. — Не нужно, я думаю.
— Слишком загромождено? — он закрыл дверь и приказал зажечься свету.
— Дом мог быть больше. Больше окон, может быть, больше солнца, больше воздуха.
Он улыбнулся.
— Я могу убрать крышу…
— Вы в самом деле можете! — она принюхалась. — Хотя здесь не так затхло, как я предполагала. Сколько времени вас здесь не было?
— Трудно сказать. Это можно узнать только поговорив с нашими друзьями. Они узнают. Мой диапазон запахов сильно расширился, с тех пор как я посетил 1896 год. Я согласен, что был слаб в этой области.
— О, все в порядке, мистер Корнелиан. Пока, во всяком случае.
— Вы не можете сказать, что вас тревожит?
Она ласково посмотрела на него.
— Вы обладаете чувствительностью, о которой я никогда не подозревала по вашему поведению.
— Я люблю вас, — сказал Джерек просто, — Я живу для вас.
Она покраснела.
— Мои комнаты такие же, как я оставила их? Мой гардероб остался нетронутым?
— Все там.
— Тогда мы увидимся за ленчем, — она начала подниматься по лестнице.
— Он будет готов для вас, — пообещал Джерек.