Конец второй республики

— Все в порядке, — сказал он, растягивая рот в улыбке.

Тем временем на балконе появились громкоговорители, которые использовались для сообщения толпе о состоянии дел. Из них доносились послания с пожеланиями удачи и солидарности от националистических движений в других частях бывшего СССР и мира. Даже великий нахичеванский старец Гейдар Алиев послал заявление о поддержке в борьбе против «незаконного путча» предателя Муталлибова. Кто-то для развлечения установил микрофон перед телевизором, где Муталлибов снова и снова повторял «что он поступит правильно, став диктатором» и слова эти встречались криком и хохотом толпы. Затем, после еще одного марша янычаров, поднявших толпу на ноги, из громкоговоритетей донесся знакомый хриплый голос: Абульфаз Эльчибей вышел из подполья.

«Мои дорогие сограждане», — начал Эльчибей. — «нет нужды говорить вам, что произошло сегодня в парламенте. Был переворот, незаконное попрание Конституции Азербайджана. Это не пройдет! Мы вступили на трудный путь, но мы не отступим! Независимость или смерть!»

— Азадлыг! (свобода) — заревела толпа. — Азадлыг!

— Таково наше послание, — продолжил Эльчибей. — Если гражданин Муталлибов не освободит президентский дворец к 2 часам дня в пятницу 15 мая, мы будем вынуждены выбросить его сами!

Ультиматум был объявлен, и толпа стала неуправляемой. Но у меня было несколько вопросов: Фронт способен защитить свою штаб-квартиру силами своих сторонников и какой-то бронетехники, но угрожать атакой? Но я не должен был удивляться этому, моя задача состояла в регистрации фактов. В соответствии с этим, я бросился к себе домой и сумел дозвониться в газету.

— Есть убитые? — спросил редактор.

— Нет, но они объявили ультиматум и…

— Давай подождем, пока улицы не будут заполнены кровью, — сказал редактор, которого лучше оставить безымянным. — Записывай все и не забывай — побольше красок.

Только я с отвращением бросил трубку, как где-то на улице раздался взрыв. Затем кто-то постучался в дверь. Это был Вафа Гулузаде.

— У меня послание для вас, которое надо передать Фронту, — сказал он с напряженным лицом. — Вы должны сказать им, что мы, правительство Азербайджана, получили сегодня ноту от правительств США и Турции, что они не признают возвращение Муталлибова законным, и что любая акция против народа Азербайджана приведет к пересмотру отношений между соответствующими правительствами.

Было несколько странным просить меня передать такого рода информацию, но если Вафа думает, что это так важно, то, ясное дело, я передам послание. Вероятно, Фронт несколько воодушевится от факта, что хотя бы пара стран отказывается признать Муталлибова. Более важным было то, что такой способ передачи послания означал, что Вафа окончательно покинул корабль. И я был удивлен тем, сколько же людей из старой элиты имели затаенные мысли насчет возвращения Муталлибова. Избегая дорожных постов, я вернулся в штаб-квартиру Фронта и сумел пробиться через охрану на второй этаж. Я искал заместителя председателя Фронта, директора департамента информации и близкого друга Абульфаза Ниязи Ибрагимова. Я нашел его и пересказал без комментариев то, что Вафа сказал мне об официальной позиции, которую занимают США и Турция о наступлении на демократию.

— Гулузаде сказал тебе передать это мне?

— Да.

— Почему?

— Не знаю.

На его мрачном лице появилась улыбка.

— Они разваливаются, — сказал он и заспешил передать послание чрезвычайному заседанию лидеров Фронта, собравшихся в задней комнате здания. Было около трех утра, и даже если Фронт планировал бодрствовать всю ночь, было самое время для меня, чтобы пойти домой и немного отдохнуть перед решительными событиями завтрашнего дня. Но даже в постели адреналин и выстрелы на близлежащих улицах не дали мне заснуть до рассвета.

* * *

15 мая был трудным весенним днем на побережье Каспия. Я обнаружил, что дорога заблокирована — не восставшей полицией, а толпой покупателей, которые, казалось, основательно безразличны к факту, что их нация катится к гражданской войне. Комиссионные магазины бойко торговали. Женщины делали себе прически и маникюр. Мужчины сидели в чайханах: играли в домино и перечитывали новости. Вероятно, большинство гражданских войн, и может, даже войн вообще, проходят похоже на эту: люди борются с надвигающимся безумием прикипанием к нормальной жизни. Только когда уже пишется История, кажется, что люди бросают все и устремляются на фронт, оставаясь там до окончательной победы или поражения, в то время как непрерывно падают бомбы.