Конец второй республики

Еще больше хаоса добавляло положение массы обычных людей в окрестностях, которые оказались на улице, когда начался этот вихрь событий. Так же, как и мы, они не хотели оставить прикрытие из ряда зданий между собой и сражением наверху. Но теперь они видели цель, на которую могли направить свой гнев и разочарование: полицейские силы, охраняющие аппарат президента.

— Смотрите, куда вы нас привели! — орал один обезумевший мужчина, выпрыгнув из безопасного места и набросившись с кулаками на трех полицейских. — Вот кого вы защищаете!

— Вы собаки, собаки! — ругалась пожилая женщина. Сидя за стеной с пакетами продуктов вокруг себя, она плевала на любого полицейского, который оказывался в пределах досягаемости.

Было время зарегистрировать историю об атаке, если только я сумею получить связь вовне.

— Пошли, — сказал я Хиджран, — может, у Лауры есть выход на линию

— Ты иди, — откликнулась она, — я останусь здесь.

— Немедленно уходим отсюда вместе.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Нет.

Я представил, как это выглядит: домашняя ссора на улице в городе, где идет революция. Мне не хотелось в этом участвовать.

— О’кей, — согласился я неохотно, — ты остаешься здесь. Я вернусь за тобой через 5 минут.

Я пробежал 200 или 500 метров к дому и ворвался внутрь.

— Что случилось? — спросила Лаура. Она стала белой, как постельное белье.

— Гражданская война, — ответил я коротко. — У тебя есть связь?

— Нет. Где Хиджран?

— Там, на улице. Она не захотела возвращаться.

Мы пытались дозвониться до оператора несколько минут, но было уже четко понятно, что кто-то прервал связь. Так что я отказался от этой затеи и побежал на улицу, туда, где пряталась Хиджран. Она исчезла.

— Где Хиджран? — спросил я у Эльмиры, нашей местной журналистки, которая жалась в канаве поблизости. Она смогла только сквозь рыдания указать куда-то в сторону парламента.

— Она поднялась на холм? — спросил я недоверчиво.

В действительности мне не стоило удивляться исчезновению моей жены. Я начал понимать, что звуки и запах стрельбы притягивали ее, и она хотела быть участницей событий, даже если они увлекут ее в ад. Я не робкого десятка, но мне оставалось сделать то, чего хотелось меньше всего — пойти за ней на холм.

— Дерьмо, — сказал я в сердцах, — почему она поступает так со мной?

Стрельба превратилась во взрывы, которые раздавались в унисон моим шагам, и вдруг установилась странная тишина.

Теперь оставалось только подсчитать трупы и решить — кто выиграл.

На ступенях парламента было очень много тел и все они были очень даже живыми. Моя жена Хиджран была одной из них, и она танцевала с каким-то солдатом, с гвоздикой в дуле его оружия — просто один из празднующих, веселящихся людей. Другой была моя старая приятельница Нурджахан Гусейнова с 19-го отделения почты. Она была буквально в экстазе от «победы», и целовала всех, до кого могла дотянуться, включая военного атташе США.

При всей этой стрельбе, было не много мертвых тел. Одному из отряда Фронта не повезло: он упал с машины и был раздавлен ее колесами. Потери стороны, которая защищала парламент, и силы, которые были расположены в парламенте и на верхних этажах отеля «Москва», никогда не были объявлены. Триангуляция событий позволяет сделать вывод, что убитых было меньше дюжины.

И если верить официальным донесениям, то было только трое раненых. Одним был Искандер Гамидов, раненный выстрелом в руку, когда он шел во главе колонны. Но вот одна вещь была абсолютно ясна: стратегия Искандера напасть на парламент была решительной и полностью успешной. Были не только запуганы люди, охранявшие аппарат президента, которые оставляли свои позиции, не сделав ни одного выстрела, но удалось избежать кровавой бани, которую в Азербайджане предрекали все. Были и такие, включая Филиппа Ремлера, которые находили уровень потерь и раненных настолько низким, что приписывали его некомпетентности.

— Такая стрельба заканчивается только тремя раненными и одним убитым по ошибке? — сказал он недоверчиво, когда мы уходили от здания обстрелянного парламента.

Но именно это и произошло. Это было чудом, и по лицам гражданских лиц, которые потоком шли увидеть разбитые стекла и куски бетона от здания парламента, как символ успеха, что они тоже думали так.

Они совершили революцию, и никто не пострадал. Почти».

Американский журналист, описавший все эти события, считает, что «почти никто не пострадал». Ему, чужаку, плывущему по самой поверхности событий, было невдомек, что потеря была. Азербайджан потерял Карабах, народ потерял свободу. Но в этом еще предстояло убедиться, этого еще никто, кроме эсдеков, не понимал, так велика была радость от Великой Пантюркистской революции.