Конец второй республики

Перед тем, как пойти в штаб-квартиру Фронта, я решил посмотреть на 12-и этажное президентское здание из белого и коричневого гранита. Здесь лунатическое состояние не так превалировало: сотни вооруженных людей были собраны в предвидении атаки, которой им угрожали. По крайней мере, они отнеслись серьезно к ультиматуму «гражданину Муталлибову». Большинство составляли штатные полицейские, вооруженные автоматами. Но их также прикрывала бронетехника: во внутреннем дворе я насчитал 4 БТР-а и 2 танка Т-54, их двигатели тихо ворчали. Более тревожным было то, что я узнал людей из команды, я встречал их ранее в Агдаме — это были люди Гатыр-Мамеда. Одним из этих людей был наполовину русский, наполовину азербайджанец, психопат по имени Вагиф.

— Вагиф, — закричал я, — как делишки-то?

— Великолепно, — сказал он.

— Где Гатыр?

— Он приедет завтра и приведет больше людей, — сказал Вагиф и лениво ушел прочь.

В центре толпы полицейских я увидел еще одного человека, которого знал: Фуад, хозяин нашей квартиры. Замечательно хороший парень со стальным телом, он был капитаном полицейских в штатском. Впрочем, сегодня он был в бронежилете и со снайперской винтовкой.

— Все это закончится кровью, — сказал он. — Я не вижу другого выхода.

Был полдень, и стрелки часов шли к объявленному сроку ультиматума.

* * *

Атмосфера в окрестностях парка 26 Комиссаров была наэлектризована и становилась напряженнее с приближением к штаб-квартире Фронта. Была такая толчея, что было трудно протиснуться к входу, также трудно было попасть внутрь, особенно потому, что невозможно было нормально говорить из-за марша янычаров, льющегося из громкоговорителей, и который сейчас пели все.

Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!

Ордумуз даима олсун музаффар!

Я сумел пробить себе дорогу внутрь, а затем пробился на второй этаж сквозь группы вооруженных до зубов людей в приемной кабинета Ельчибея. В углу я увидел Мехмета Али Байара, совещающегося с Искандером Гамидовым — маленьким человеком, заражающим других своей энергией, а парламент — ужасом. Он исчез вчера, и наиболее признанной версией было то, что он ушел в подполье. Но прятаться было не в стиле Искандера. Он мог быть вне видимости, но он был просто занят.

— Они собираются сделать это, — сказал Байар, — после завершения совещания.

Мехмет Али выглядел полностью истощенным. Он еще хорошо выглядел, если учесть, что не спал 40 часов.

— Что ты имеешь в виду?

— После того, как ты ушел вчера ночью, они провели еще одно совещание

— Да?

— И они были близки к отступлению. Только Искандер был готов идти до конца. Я сказал оставшимся, что они должны сделать это, что это их единственный шанс, что все они будут сегодня же в тюрьме, если не начнут свой марш. Затем я сказал, что Турция получила заверения Москвы, что Россия не будет вмешиваться, что это внутреннее дело Азербайджана.

— Даже так?

— Не было такого сообщения.

— Я думаю, что…

— Я остановил их!

— Это не твое дело…

— Нет, пускай они совершат этот марш, но пусть они совершат это законно и дипломатически верно, как они делали это раньше!

После этого он начал протискиваться к Эльчибею во внутреннюю комнату. Часы показывали четверть второго, время быстро истекало. Я выкуривал одну сигарету и тут же зажигал другую. Часы показали 2 часа, затем прошли еще четверть часа после назначенного времени. Срок ультиматума наступил, а затем ушел в прошлое, но приказа о начале марша не было, только непрерывающиеся мелодии «Mehter»-а. Затем двери внутренней комнаты Эльчибея распахнулись и суровый, но улыбающийся Эльчибей, одетый в пальто, скрывающее бронежилет, вышел мимо группы выстроившихся охранников, на балкон. Я схватил Мехмета Али, чтобы спросить о происходящем.

— Они хотят сделать заявление. Последнее заявление, — сказал он. — Я просто продиктовал его и сказал им передать его мне, американцам и Ягубу Мамедову до того, как они начнут свой марш.

Мехмет Али не бежал по тонкому льду — он мчался во весь опор.

На балконе кто-то выключил музыку марширующих «mehter» и молодой человек зачитывал по пунктам то, что только что продиктовал Байар.

«… Истощив терпение народа… ничего, кроме незаконного захвата власти… сожалея о необходимости применить силу для восстановления конституционного порядка, нарушенного 14 мая… обращаемся к демократическим силам мира…»

Это был обычный вздор воззваний и манифестов революционеров, когда кости уже брошены — только на этот раз это было написано рукой Мехмета Али. Было немного больше четверти третьего. Абульфаз Эльчибей, почти невидимый в толпе из дюжины телохранителей с радиопереговорными устройствами, взял микрофон, чтобы сказать последние слова отрядам и народу перед тем, как они отправятся в поход. Оглушающий рев поддержки, раздававшийся с улицы, заглушал почти все сказанное им, оставив только хорошо знакомые слова: «Предстоит долгая и трудная дорога, но мы знаем, что идем правильным путем! СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ!»

AZADLIG! AZADLIG! AZADLIG!

Я думал, что он просто дал команду выступать и начал пробивать себе дорогу вниз, на улицу, как вновь вырвался громоподобный рев из толпы.