Конец здравого смысла

Плавилось электрическое море: это был обычный парижский ночной день. Маленький отель, поймавший такси на крышу, рассыпался блестками злобного уан-степа; одичалые люди сосали абсенты и помогали барабану.

Спустившись с крыши, коммивояжер приказал:

— Номер, две рюмки «мара» и газеты.

Девушка с волосами цвета меда открыла номер и вернулась с подносом.

— Мы очень заняты. Никого не пускать. Поняли?

Когда горничная вышла, старший коммивояжер расхохотался и снял очки.

— Это прекрасно, — подхватил другой, бросая шляпу в угол. Под жужжащими лампочками обнаженная голова вспыхнула рыжим пламенем.

— Лавузен, поздравляю, это волшебно!

— Сядь. Вполне реально. Полет стоил мне волнений.

— Это был последний аэропоезд. Лавузен, берегитесь, я вас поцелую!

Рыжий человек фокстротнул по номеру:

— Вы гений!

— Нет, я просто случайно не взорвавшаяся мина.

— Молчите, Лавузен. Но что это было, хоть убейте, не пойму! — кричал Марч.

— С нами случился фантастический скандал. Здравый смысл издох. Англия как зверь, проглотивший последний кусок угля, рвет и мечет. От этого куска Британский лев ощущает в желудке язвы восстаний. Король вяло догнивает; возможно, что его как-нибудь забудут накормить — и он умрет с голода.

— Нехорошо, Лавузен, говорить так об отце, — вставил Марч.

— А в общем, забавная поездочка, — Лавузен потянулся, сочно хрустнув членами.

— Жаль, что вас не повесили, и вообще мы поторопились.

— Не мог же я оставаться в Англии вечно. Представь, кто-нибудь спросил бы: «Куда девался Лавузен?» — «Он в Лондоне». — «Что он там делает, рисует?» — «Нет, он, видите ли, заменяет наследника престола». Просто неприлично с точки зрения здравого смысла.

— Газеты, — рука портье сунула пачку.

Лавузен поспешно развернул лист и расхохотался.

— Дайте сюда. Что еще? — потянулся Марч.

— Постой, — Лавузен сделал строгое лицо, — как по-твоему, я жив или мертв?

— Лавузен, не издевайтесь. Довольно этих штук! Опять бежать, прыгать, лететь? К дьяволу, я не хочу — пусть вешают, я…

— Успокойся. Во-первых, с мертвыми так не разговаривают. Во-вторых, довольно английского лая, говори по-французски. Никуда не надо спешить, тем более, что я не только умер, но и похоронен. Читай.

Марч буквально вырвал газету, а прочтя — лег и вытянулся на кушетке.

— Я представляю себе положение герцога, — мирно начал Лавузен, — он сделал все, что мог: вытолкнул короля в Италию, устроил переворотик, в антракте познакомился со мной, повесил принца, и когда мы бежали… Ты, очевидно, не прочел? Вот слушай, как здесь трогательно описано: «автомобиль принца около 10 вечера разбился на повороте Степней-стрит. Вспыхнувший бак довершил ужасную катастрофу. Обугленное тело принца Уэльсского перенесено в…», ну и так далее: одним словом, — все плакали. Успокойся, Марч, меня вешали, сжигали, хоронили, и если ты веришь в здравый смысл, то легко согласишься, что для современного человека это пустяки. А теперь я хочу спать. Завтра мы навестим Альберика Каннэ. Его положение вызывает глубокое сочувствие. Он официально сумасшедший.

1927

Сергей Заяицкий Земля без солнца

Пролог

Знатные иностранцы

Пьер Бенуа — «Дорога гигантов».

Пьер Бенуа — «Дон-Карлос».

Пьер Бенуа- «Атлантида».

Уптон Синклер — «100 %».

Уптон Синклер — «100 процентов».

Уптон Синклер — «Сто процентов».

Тарзан! Тарзан! Тарзан!

Появление.

Исчезновение!! Возникновение!!!

Последняя новость…

Это за стеклом. А перед стеклом — гражданин Чашкин и между книгами и гражданином Чашкиным легкий на стекле призрак, отражение, прозрачный гражданин Чашкин, набитый пестрыми обложками, — префутуристическая комбинация. Рядом возникают две другие комбинации. Ослепительно желтеют башмаки, сереет пиджак, белеет платье тонкое — через обручальное кольцо протаскивается безо всякого затруднения.

— Николашка, купи что-нибудь Бенуа. У него всегда про интересное описано.

— Да ведь он, Киса, не американец. Лучше Синклера.

— Ах, смотри, «Тарзан в роли сыщика»!

— Вот это другое дело.

Гражданин Чашкин глядит на даму. Ух, не смотреть! Просвечивает насквозь — соблазн! Рядом башмаки желтые бьют в глаза. Зависть подкатывает комом под самое сердце. «Хоть бы ногу он себе вывихнул или под мотоциклетку попал. И ведь не попадет! Я скорей попаду!»