От Шереметьевского до кацнельсоновской дачи было всего полтора километра. Пятнадцать минут пешком и ещё пять на рекогносцировку. Это если всё делать быстро. До контрольного срока оставалось всего ничего. Не успеешь, повторной попытки может и не случиться.
Тем не менее, спешить я не собирался.
Чтобы хоть как-то прийти в себя, требовалось, в первую очередь, время.
Идти по заснеженной тропке, с непокрытой головой, в расстегнутой куртке, чтобы холодный ветер выбивал из мозгов всё, что мешало достижению цели — лучшего способа я придумать не смог. Поэтому и переставлял одну за другой ноги, удаляясь всё дальше и дальше от места, где потерял Лену, а в голове всё крутилась и крутилась дурацкая, но оказавшаяся внезапно пророческой песня из ЗиЛовской магнитолы:
В какой-то момент мне и вправду почудилось, что жизнь кончена, и если бы в «трофейном» ТТ отыскался хотя бы один патрон, я бы не задумываясь выстрелил им в себя. Лена ведь говорила, что если мы умрём вместе, мир, возможно, спасётся.
К счастью ли, к сожалению, но пистолет оказался пустым — Витёк выпустил в нас весь магазин, а больше патронов я не нашёл, и мысли о смерти мало-помалу ушли, сменившись другими — злостью и страстным желанием отомстить. Выживет этот мир или нет, получится ли у меня вернуться обратно в будущее — какая, в сущности, разница, если в моём ещё не свершившемся прошлом останутся жить убившие Лену уроды?
Непонятный «чекист» Свиридяк, его ещё менее понятный «эксперт», дружки подонка Витька…
Нет, если уж мне суждено здесь сдохнуть, то только вместе с этими пятерыми.
Хватит тупых рассуждений о важности каждой жизни!
К чёрту интеллигентские бредни о жертвенности и покаянии!
Хотел обойтись без крови?
Надеялся выглядеть чистеньким перед собственной совестью?
Строил заборы и стены, чтобы отгородиться ими от реального мира?
Мечтал превратить всех врагов в посмешище, но оставить в живых?
Не получилось.
Реальному миру, как оказалось, плевать на мечтания.
А враг нужен только затем, чтобы его уничтожить…
Куртку я застегнул, только когда добрался до места. Шапку не надевал — она осталась на покинутой даче. Из «оружия» оттуда прихватил с собой лишь топор. Плохо, конечно, что не пистолет, но всё-таки лучше, чем кухонный нож или палка.
Осторожно прокравшись мимо решётчатого забора, я заглянул во двор.
Свет в доме горел только в одном из окошек. Перед воротами стояла машина — тёмный «Москвич». На крыльце под небольшим фонарём курили трое знакомых гопников. Помнится, комитетчик называл их по кличкам: Щерба, Хобот и Лысый. С первым и третьим — понятно, за какие «заслуги», второй — хрен знает, наверное, из-за длинного шнобеля, или потому что совал его регулярно туда, куда не просили. Но мне это было сейчас без разницы. Главным сейчас было уконтропупить их так, чтобы находящиеся внутри ничего не заметили.
Размышления, как это сделать, продлились недолго.
Один из курильщиков, тот, что с выбитым зубом, бросил цигарку и, спрыгнув с крыльца, направился куда-то за дом. Куда именно, удалось выяснить, обойдя участок с другой стороны.
Привычное для деревни сооружение. Типа «сортир».
Не знал, что в 82-м он у Кацнельсонов имелся. В двухтысячных Борис уже вовсю использовал септик, и по его рассказам складывалось ощущение, что всеми благами цивилизации эта старая дача обладала едва ли не с момента закладки «первого камня».
Перемахнув через ограждение, я аккуратно, стараясь не задевать растущие рядом кусты, пробрался к дощатой будке. Внимательно огляделся. Прислушался. Вокруг никого не было. Изнутри доносились какие-то тихие шорохи, сильно напоминающие чьё-то кряхтение, скрип досок и шуршание газетных листов.
Перехватив половчее топор, я резко рванул на себя деревянную дверь и со всего размаху шарахнул примостившегося над дыркой щербатого.
Клиент даже не хрюкнул. Получив по кумполу обушком, он молча завалился в пропахший миазмами угол.
Результат проверять не стал. Шапки на гопнике не было, а приложил я его хорошо. Даже если и выживет, остаток дней проведёт в инвалидном кресле пускающим слюни дебилом…