Конфайнмент

— Кто такой Юрий Павлович? — не стал тянуть резину Смирнов.

Допрашиваемый закашлялся, но всё же ответил:

— Ам-мериканец.

— ЦРУ?

— Д-да.

Михаил повернулся ко мне и поднял вверх большой палец.

Я его снова понял. Разоблачить и поймать шпиона — это не только большая удача, но и отличная перспектива для карьерного роста.

— Д-дайте п-пистолет, — неожиданно попросил Свиридяк. — С од-дним п-патроном.

Смирнов зло усмехнулся:

— Ну нет, гражданин подполковник. Так просто ты не отделае…

— Постой-погоди, — тронул я его за плечо.

Мой друг обернулся и недоуменно нахмурился.

Я протянул ему руку:

— Дай-ка мне этот твой… Глок-17.

— Зачем? — не понял Смирнов.

— Увидишь.

Миша пожал плечами и передал мне импортную «игрушку».

Я взвесил пистолет на ладони, выщелкнул магазин. Патроны были на месте. Все, не все — большого значения не имело. Вставил магазин в рукоять…

«А интересно, на пластике пальчики остаются? Хотя… пусть об этом голова у Смирнова и его руководства болит, их на это учили…»

— Слушай, Миш. У тебя кассеты с собой?

— Какие кассеты?

— Вчера о них говорили.

— Эти-то? Да, с собой.

— Отлично!

Я отступил на пару шагов назад и вскинул оружие.

Грохнул выстрел.

Пуля вошла подполковнику точно в лоб.

— С ума сошёл?! Ты что творишь?! — резко вскочивший Смирнов уставился на меня очумелым взглядом. — Это же, блин, подследственный! Что я теперь скажу генералу?!

— А то и скажешь, — пожал я плечами, — что товарищ Свиридяк пал героической смертью в бою с вражескими диверсантами.

Глаза у приятеля стали как два пятака.

— В каком ещё, нахрен, бою?!

— Вот в этом самом, — кивнул я на двор, машину и трупы. — Кое-что, конечно, придётся подчистить, переместить, протереть, пистолетик в рученьки этого «Юрия Павловича» обратно вложить, пальнуть из него раз-другой, чтобы пороховые следы остались… Ну, да не мне тебя учить, сам знаешь, как это делается.

— Но… зачем?

Михаил всё ещё не понимал.

Я глубоко вздохнул и стал объяснять.

— На одной из твоих кассет ты из будущего излагаешь разные вумные мысли. Следовать им или нет, решать тебе, я в это вмешиваться не хочу, но могу посоветовать. Сотри эти записи. Или сожги. После эксперимента, если он будет удачным, мы просто забудем про все эти игры со временем и про моё путешествие из 2012-го сюда и обратно. Не знаю, чем будут заменены наши воспоминания, но то, что это случится, научно установленный факт. Память — твоя, моя и Синицына — может восстановиться лишь через тридцать лет. Память других людей останется той же. Любые физические артефакты, носители информации о временны́х парадоксах, тоже исчезнут. Однако они исчезнут не все. Те из них, которые были созданы нами, скорее всего, сохранятся. Кассета с твоими речами, как нам спасать Россию… ну, в лучшем случае, это будет просто забавно, в худшем — повод, чтобы отправить тебя к психиатрам. Польза от этих речей нулевая, а вот вреда — предостаточно. Другое дело — вторая кассета. Её я предлагаю оставить. Нарезка из будущих интервью современных партийных деятелей, которые очень скоро, если им не помешать, разрушат страну — сам понимаешь, какая это получится бомба, если их разлагольствования о партии, коммунизме и государстве попадут в нужные руки. Единственная проблема: как объяснить, откуда взялась эта информация, кто и как её раздобыл? И вот тут, Миш, у нас возникает затык. Мало просто преподнести информацию — надо преподнести её правильно, чтобы это выглядело или как результат длительной оперативной работы, или как просто случайность, удача, побочный эффект, на который если и обратили внимание, то не сразу, и поначалу даже сочли ерундой…

Выражение лица у Смирнова было — словно лимон проглотил.

Похоже, он уже начинал догадываться.

— Словом, вторую кассету надо будет засунуть в карман этому «Юрию Павловичу», — указал я на убитого ЦРУшника. — Пусть её потом обнаружат другие, а мы будем тут ни при чём и не в курсе. Кем в итоге назначат вашего подполковника, предателем или героем, тоже неважно. Главное, что документ — кассета — будет выглядеть достоверно. Распознать голоса, выяснить, чьи они, понять, что это не фальшивка и не монтаж, проблемой для конторы не станет. Вопрос, что это — провокация, материал для вербовки или предательство — тут вашим, конечно, придётся поломать голову. В любом случае, карьера этих товарищей, которые на кассете, будет безнадёжно испорчена. Их уже никогда не подпустят к вершинам власти. Тюрьма, персональная пенсия, отправка послом в Мухосрандию, расстрельная стенка, место главы Урюпинского исполкома, должность председателя колхоза на Ставропольщине… Выбор не слишком богатый, но лично меня он устраивает. Надеюсь, что и тебя тоже.

Я замолчал и посмотрел на приятеля.

Примерно с десяток секунд мы сверлили друг друга хмурыми взглядами, потом Смирнов неожиданно сгорбился, отвернулся и тихо пробормотал:

— Ладно. Теперь уже всё равно. Из органов меня точно попрут.

Забрав у меня пистолет, он неспешно побрёл к валяющемуся у крыльца «Юрию Павловичу».

— А ты иди в дом, готовься, — бросил он, склонившись над телом и вынимая из кармана кассету. — Я тут как-нибудь сам…