Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами

Как пишет в своих воспоминаниях наш посол в США А.Ф. Добрынин, «…в ходе решающих событий президент Джонсон вместе с Раском, Макнамарой и основными советниками постоянно находились в „ситуационной комнате“ Белого дома. В Кремле непрерывно заседало Политбюро. Наличие „горячей линии“ сыграло неоценимую роль в поддержании постоянного контакта между Москвой и Вашингтоном, оно позволило Белому дому и Кремлю держать руку на пульсе развития событий и предотвратить опасную неопределенность намерений и действий обоих правительств»[18].

Собственно, у США и не было необходимости во вмешательстве — военная победа Израиля была более чем очевидной. Советский Союз оказался в принципиально ином положении. В конечные часы войны 10 июня израильские войска, игнорируя резолюцию Совета Безопасности о прекращении огня, продвинулись к Дамаску. Первый заместитель министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецов незамедлительно вызвал посла Израиля в СССР К. Каца и вручил ему ноту, в которой говорилось: «Если Израиль не прекратит немедленно военные действия, Советский Союз совместно с другими миролюбивыми государствами (имелись в виду государства — члены Варшавского договора. — Е. П.) примет в отношении Израиля санкции со всеми вытекающими отсюда последствиями». В ноте было заявлено: «Правительство Союза ССР приняло решение о разрыве дипломатических отношений Советского Союза с Израилем».

Одновременно президенту Джонсону было передано по «горячей линии» уведомление о вынужденной готовности СССР «принять самостоятельное решение» и «предпринять необходимые акции» в случае, если Израиль не прекратит военные действия в ближайшие часы. Предупреждение было очень серьезным, и к нему серьезно отнеслись. Через три часа после вручения советской ноты израильское правительство приняло решение о прекращении военных действий на всех фронтах. Готовность Советского Союза в тот момент пойти на вооруженное вмешательство, чтобы предотвратить захват Дамаска и ликвидацию близкого к СССР, можно сказать, союзного сирийского режима, была очевидной. В Вашингтоне понимали, что Израилю нельзя переходить эту «красную линию», и он ее не перешел.

В то же время СССР был далек от того, чтобы воспользоваться такой ситуацией в интересах военно-политического сближения с теми арабскими режимами, ради спасения которых он готов был пойти на риск применения силы. Много спекуляций по поводу возможности вступления Египта и Сирии в Варшавский договор после их поражения в Шестидневной войне. В данном случае можно сказать, что нет дыма без огня. Действительно, проблема была поднята Насером 21 июня во время пребывания в Каире Подгорного. Первоначально Насер просил придать его визиту конфиденциальный характер, но затем изменил свое решение и прямо поставил перед Подгорным вопрос о новых формах взаимоотношений между ОАР и Советским Союзом, в том числе в военной области. Уточняя, он сказал, что речь идет о формальном отходе Египта от линии неприсоединения. Подгорный ответил, как бы размышляя: «Если, например, официально объявить, что ОАР отходит от политики неприсоединения, то некоторые арабские страны, видимо, отойдут от тесного сотрудничества с ОАР». Было также подчеркнуто, что необходимо глубоко проанализировать все аспекты этого вопроса с точки зрения военной целесообразности, посоветоваться с «братскими социалистическими странами». Из беседы с Насером стало ясно, что он предварительно обсуждал с президентом Сирии Атаси и министром иностранных дел Алжира Бутефликой свое намерение присоединиться к Варшавскому договору. Атаси его полностью поддержал, сказав, что и Сирия должна идти одним путем с Египтом, а Бутефлика «выразил удивление» намерением ОАР.

В конце концов Насер согласился, что отказ ОАР от политики неприсоединения может отрицательно сказаться на положении Объединенной Арабской Республики среди арабских государств в третьем мире в целом и вызовет внутренние проблемы.

У Косыгина нет полномочий, а арабов захлестывают эмоции