Конго глазами художника

Мы решили все-таки попытаться. Если мост неисправен, вернемся, только и всего. А вообще-то я уже настолько свыкся с Нзомо, что мне не хотелось отсюда уходить. Этой деревне я мог ввериться. Так уж я воспринимал деревни: в одних я чувствовал себя как дома, в других нет. Некоторые деревни будто что-то излучали. Не только в людях, но и в домах, деревьях, даже в воздухе было что-то особенное.

Женщины снабдили нас изрядным запасом еды на дорогу. Мы двинулись в путь рано утром, и я всем сердцем надеялся, что мне когда-нибудь еще представится случай сюда попасть. Почему люди так быстро покидают места, которые им по душе?..

Нзиколи!

— Да.

— Останемся еще на день…

— Да. А почему?

Он явно обрадовался, ему тоже понравилась Нзомо.

— Да просто деревня хорошая. И твоей ноге полезно еще отдохнуть.

Мы вернулись. Все удивлялись, спрашивали, в чем дело, что произошло.

— Да ничего не произошло.

Нзиколи объяснил, что нам просто захотелось погостить у них еще один день. Не знаю, были ли они рады или польщены. Во всяком случае, расспросы скоро прекратились, и все пошло заведенным порядком. Мы весь день пролежали в шезлонгах под навесом сампы. Мы дремали, время ползло, потом испекли бананы в золе, а вечером принялись за свои припасы и смотрели, как заходит солнце и вся деревня делается багровой.

На следующее утро мы еще раз простились с Нзомо и пошли через степь, огибая рощицы. Недалеко от Лали вступили в густой лес, и здесь нам попалась большая деревня пигмеев.

Мост через реку неисправен, — сказали нам. — Придется вам ночевать тут. Завтра люди пойдут с вами и починят его.

Бабонго — пигмеи — малорослые и робкие, у них очень черная кожа. Они тенями скользили по деревне, беззвучно появлялись, беззвучно исчезали. Рядом с ними я чувствовал себя неуклюжим и толстомясым. От неловкости я по большей части сидел на скамеечке, силясь выглядеть достойно. Мне показали божка из черного дерева, так сказать, перевод католической девы Марии на образный язык здешних обитателей. Мадонна была облеплена коркой из засохшей крови, слюны и глины. Голова с покрывалом и молитвенно сложенные руки облиты желтой жижей.

Похоже было, что бабонго не придают большого веса земному имуществу. Вся одежда — обвязанный вокруг бедер лоскут из грязной хлопчатобумажной ткани или из травяной материи. Дома — простенькие конурки.

Дети сторонились нас. Лишь после того как мне удалось убедить одного малыша поздороваться, подошли и остальные, все сразу. Глядя мне прямо в глаза, они обменялись со мной крепкими рукопожатиями.

В сумерках пришли женщины, неся огромные гроздья бананов. Во всех домах захлопотали, над крышами вился голубой дымок кухонных очагов. В час ужина и вечерней беседы вся деревня дышала миром и покоем. И вдруг ни с того ни с сего рядом со мной разразилась схватка. В приступе неожиданной бешеной ярости одна собака вонзила зубы и глотку другой. Опрокинутая на землю жертва взвыла гак, что меня жуть взяла. Нзиколи и пигмеи бросились разнимать собак, но, сколько ни тянули и ни дергали, не могли их расцепить. Первая собака только крепче смыкала челюсти. Ее били палками по спине — без толку. Визг жертвы звучал все слабее, потом она захрипела.

Пигмеи страшно переполошились. Нзиколи кричал:

— Собака бешеная! Собака бешеная!

И впрямь, было что-то ненормальное в этой необузданной ярости. В конце концов удалось разжать палкой челюсти разбойницы. Одновременно кто-то нанес ей страшный удар дубинкой по спине. Похоже было, что перебит позвоночник, но собака словно и не заметила удара. Рыча и брызгая слюной, она устремилась к лесу; задние ноги волочились по земле. Чуть не вся деревня побежала следом, чтобы загнать собаку подальше в лес.

— Почему вы ее не убьете? Ведь если она бешеная, это очень опасно…

Нзиколи ответил, что здесь собак никогда не убивают. Только прогоняют в лес; там они пропадают.

Вторая собака лежала на земле, не подавая признаков жизни. Но когда хозяин потискал ее, она зашевелилась.

В эту ночь мне спалось скверно. Я еще никогда не ночевал в такой примитивной и тесной лачуге. Нзиколи и Кинтагги взбунтовались и заявили, что лучше лягут на улице, у костра. Вряд ли дело было только в тесноте: дорожа своим достоинством, бакуту и батеке не могли заставить себя спать в доме бабонго.

На следующий день все мужское население деревни пошло с нами, чтобы отремонтировать мост. Он в самом деле пришел в ветхость. Старые лианы совсем сгнили, но бабонго живо нарезали в лесу новых, крепких лиан.

Зажав в зубах свежую лиану, один из пигмеев полез на ту сторону. Мост раскачивался, издавая угрожающий треск. Люди качались в воздухе, словно мошки в паутине, а внизу бурлила коричневыми водоворотами быстрая Лали. Речка тут намного уже, чем около Кимбуту, оттого и течение сильнее. От Нзиколи я узнал, что здесь водятся крокодилы.