Конго глазами художника

— Я согласен, с моей стороны было глупо забыть паспорт. Но что касается моей безопасности здесь, то я совершенно спокоен. Да, я хожу один по деревням, но меня всюду встречают очень тепло, и я еще в жизни не видел такого радушия. Хотите знать, почему я уверен, что со мной ничего не случится? Да потому что все, кого бы я ни встретил, будь то бакуту или батеке, держались так же приветливо и дружелюбно, как вы.

— Да-да. Разумеется. — Префект помялся. Вы меня не так поняли. Это верно, народ здесь приветливый, но ведь всякое бывает. Большие леса, дикие звери, можно заблудиться…

Однако начальник полиции еще не снял осаду.

— Вы, конечно, знаете жандармов городской охраны Занаги?

Я кивнул.

— Начальник жандармерии там такой рослый, плечистый мужчина, верно?

Не понимая, в чем дело, я уже хотел поддакнуть, но вдруг вспомнил, что Нзиколи говорил что-то о замене начальника жандармерии в Занаге. Рослого куда-то перевели. Вот оно что: ловушка. И я поспешил ответить, что в Занаге новый начальник жандармерии. Мой ответ явно успокоил начальника полиции.

— Все в порядке, мосье. Теперь я верю, что вы в самом деле вышли из Занаги. Но в другой раз не забывайте паспорт!

Да уж, не забуду. Я поблагодарил за пиво и удалился, как говорится, поджав хвост. Кинтагги и Нгомо ждали меня между домами. Оба изрядно переволновались, опасаясь, что меня увезут в майямскую кутузку.

В самом воздухе Кимбы было что-то угрюмо языческое, чуждое милосердию. Солнце закатилось в желтом зареве, когда судейские «лендроверы» развернулись и ушли на юг в облаке пыли. После их отъезда с наступлением темноты я как будто окунулся в глухой звон. Один за другим на столе выстраивались принесенные местными жителями черные деревянные идолы. Старинные идолы, еле видимые во мраке… Что с ними делать, если ты в них мало что смыслишь? Торговаться… Желтый свет фонаря, скрипичный писк москитов, раздувшиеся животы. Мы сидели за столом — худые деревенские старики, желающие продать своих богов, Кинтагги, Нгомо и я. Одни фигуры были поустойчивее, другие катились на край стола, ускоряя ход, их ловили в последнюю секунду. Когда свет приглушен — и голоса звучат глуше, а идолы распространяют вокруг себя мрак и располагают к долгим паузам и глубокому молчанию.

Идол батеке с характерной ямкой на животе

Для ночлега нам отвели дом в другом конце деревни. Мы не брали с собой тарелок и ели маниок прямо из лиственных свертков, отщипывая куски и макая их в пальмовое масло с тертыми земляными орехами и перцем. Кроме того, у нас было обезьянье мясо, которое мы запивали пальмовым вином.

Потом мы слушали певцов.

Они входили в дом один за другим — мужчины, женщины, дети — и молча выстраивались вдоль беленых стен; при этом у каждого будто вырастала вторая голова, образованная черной тенью. Уже все места у стен заняты, а люди идут и идут. Нас совсем притиснули к столу. Сотни глаз провожали каждый кусок, который я клал себе в рот. В первом ряду стояли ребятишки, которые пытливо изучали меня робкими антилопьими глазами, озабоченные тем, чтобы был открыт путь к отступлению.

Какой-то странный тип, чудо-юдо заморское, ест маниок… Надо же, он совсем-совсем белый! Здорово, вот он, совсем близко!..

Попробуйте есть бесстрастно на глазах у кучи зрителей, да еще когда они у тебя чуть не на коленях сидят. Губы будто чужие. Какие они у меня обычно? Не приходится сомневаться, что судьба человечества зависит от того, как я жую.

— Кинтагги! Попроси их что-нибудь сыграть или спеть.

Единственный способ более или менее спокойно закончить трапезу… И вот около двери начинает звучать чей-то голос. Это запевала. Остальные молчат, ожидая своей очереди. Лихорадочно уплетаю маниок, спешу использовать передышку. И вдруг будто лавина срывается, все кричат что есть мочи. А домик маленький, стены и потолок впритирку, звуку тесно. Но так уж здесь повелось. Либо пустыня полной праздности, нескончаемой бездеятельности, либо лавина движения, всевластная и неукротимая.

И без того дом набит битком, а тут еще волокут три танцевальных барабана, один другого больше. И вот уже вся лачуга — сплошной монотонный гул, грозящий взорвать стены. А рядом плещется житейское море: сердито глядят друг на друга два спорщика, девушка о чем-то говорит и смеется, у самого моего уха выкристаллизовывается чистый и звонкий детский голосок.

В деревнях мацуа, через которые мы проходили, народу было на удивление мало.

До меня здесь не видели белых.

В первой из этих деревень мы застали большое горе. Маленькая девочка умерла от змеиного укуса. Утром она пошла добывать пропитание семье, сунула руку в крысиную нору, а там вместо крысы пряталась змея, и ядовитая гадина укусила девочку. Она умерла почти сразу — судя по описанию, от удушья. Мы пришли как раз к похоронам.