Конгревова ракета

Андреев же все заглядывал и заглядывал в бездну, хотя в то же время все меньше использовал мотивы окружающей действительности. Словно бы вняв сарказму Корнея Чуковского: «…предложения трагедий у Андреева соответствуют спросу. Это не просто трагедии, а трагедии модные, сезонные. ‹…› Когда была война, появился “Красный смех”, когда пришла свобода, появился “Губернатор”; когда началась революция, появилось “Так было”; когда революция кончилась – появился “Царь-Голод”», Андреев переключился на «драмы отвлеченных идей» (Олег Михайлов), перенес действие многих вещей в Италию или же вообще отбросил географическую конкретность. К числу таких произведений можно отнести пьесы «Царь-Голод», «Черные маски», «Анатэма», «Самсон в оковах», «Тот, кто получает пощечины», «Океан», рассказы и повести «Неосторожность» («Это написано каким-то непонятным, не русским языком – по-испански, должно быть», – язвительно отозвался, прочитав, Лев Толстой), «День гнева», «Он», «Возврат», «Воскресение всех мертвых», «Дневник Сатаны»…

Некоторые из этих произведений не уступают в художественном плане лучшим вещам Андреева 1904–1908 годов, но в них нет главного – примет, а значит, и нерва времени. Да и произведения реалистические, в первую очередь единственный завершенный автором роман «Сашка Жегулев» (1911), вызывали в основном отрицательные отзывы.

Особенно зло мстил некогда очаровавшему и напугавшему его Андрееву Александр Блок.

Он стал пародией своей собственной некогда подлинной муки, являя неумный и смешной образ барабанщика, который, сам себя оглушая, продолжает барабанить, когда оркестр, которому он вторил, замолк. (из статьи «Ответ Мережковскому»);

…нетрагические мировые трагедии Л. Андреева, всегда очень длинные и похожие на плохой перевод с чужого языка. (из статьи «Противоречия»);

Тут же болтался Л. Андреев… (из письма матери).

Вспомним, что когда-то (в 1905 году) Блок писал о своем впечатлении от «Красного смеха»: «Близился к сумасшествию, но утром на следующий день (читал ночью) пил чай». Этот чай после близости к безумию он, видимо, не мог Андрееву простить. Раздражало поэта и то, что человек, бросавший читателей «в самую глубь идей, противоречий, жизни, смятения», прилично на этом заработал, выглядит здоровым, одевается щеголевато. К «бархатной курточке» Андреева Блок возвращается снова и снова – и в дневнике, и в заметках, в воспоминаниях…

Ярлык пародии на самого себя не давал многим критикам по достоинству оценить явные удачи Андреева, среди которых пьесы «Анфиса» и «Екатерина Ивановна», рассказ «Цветок под ногою»… Бесспорно заслуживает прочтения и роман «Сашка Жегулев», повествующий о тех «идейных бандитах», какими была наводнена Россия после разгрома Первой русской революции.

На роман интересна реакция Горького. Отзываясь на просьбу Андреева оценить эту вещь, Горький не оставил от романа камня на камне, позже же, в предисловии к американскому изданию «Сашки Жегулева», Горький изменил свою точку зрения:

Роман написан с пафосом, быть может, несколько излишним, он перегружен «психологией», но совершенно точно воспроизводит фигуру одного из тех русских мечтателей, которые веруют, что зло жизни возможно победить тою же силой зла…

Жаль, что автор «Сашки Жегулева» не узнал об этом отзыве – к этому моменту он уже пять лет как был в могиле…

С 1908 по 1914 год Леонид Андреев живет с семьей на своей даче. Увлекается яхтами, фотографией, занимается живописью (сохранилось много интересных картин Андреева, портреты близких). Его писательская работа не ослабевает – во второй половине писательской жизни (1909–1919 годы) им написано значительно больше, чем с 1898 по 1908 год. Точнее, чаще теперь он не пишет, а диктует жене, сидящей за пишущей машинкой.

Начало Первой мировой войны Андреев встретил с энтузиазмом. Писателю Ивану Шмелёву он, например, писал: «Для меня смысл настоящей войны необыкновенно велик и значителен свыше всякой меры. Это борьба демократии всего мира с цезаризмом и деспотией, представителем каковой является Германия… Разгром Германии будет разгромом всей европейской реакции и началом целого цикла европейских революций». В общем-то, как показала история, позиция Андреева была довольно-таки провидческой, но на стезе литературы он своими «военно-патриотическими» произведениями, а особенно публицистикой, славы не снискал. Единственный, на мой взгляд, глубокий рассказ этого периода – «Ночной разговор», в котором император Вильгельм допрашивает пленного русского солдата, а допрос перерастает в философский спор, – увидел свет уже после смерти автора.