Конгревова ракета

В годы войны Андреев служил в созданной министром внутренних дел А. Д. Протопоповым газете «Русская воля», призывал публиковать в ней стихи, прозу, статьи бывших друзей-демократов, но получал когда вежливые, а чаще жесткие отказы. Февральскую революцию Андреев встретил с восторгом, но к осени 1917 года наступило разочарование. Писатель вернулся из Петрограда на дачу и, с обретением Финляндией независимости, оказался за границей России.

Весной 1918 года Андреев начал роман «Дневник Сатаны». В этом произведении он, пожалуй, дальше всего отходит от традиций русской литературы – очень легко представить, что роман написан западноевропейским литератором в 1930-е годы. Язык, образный ряд, построение сюжета напоминает литературу эпохи меж двумя мировыми войнами.

Сюжет романа такой – Сатана вочеловечился в американского миллиардера и желает при помощи денег окончательно растлить человечество. Действие происходит в Риме накануне Первой мировой войны; вокруг дельцы, обман, интриги. В итоге Сатану разоряют – люди оказались хитрее и ловчее него. По крайней мере, в эпизоде, который оказался в неоконченном романе последним.

«Дневник Сатаны» был опубликован в Советской России в 1922 году, но откликов в прессе почти не вызвал – людям было не до него. Зато на Западе роман вызвал огромный интерес, его перевели почти на все европейские языки, и, быть может, он повлиял на зарождающуюся в тот момент литературу «потерянного поколения».

Андреев пытался участвовать в борьбе с большевиками – писал статьи, встречался с банкирами и помещиками по вопросам финансирования Белого движения, но силы и здоровье его были на исходе – все чаще случались сердечные приступы. Один из них стал роковым. 12 сентября 1919 года Леонид Андреев умер.

Погребен он был в усадьбе Крестовских в Мариоках (ныне Молодежное, северная окраина Петербурга), в 1957 году прах писателя перенесли на Литераторские мостки Волкова кладбища. В том же году после почти тридцатилетнего перерыва на родине Андреева вышла книга его прозы, а через два года – сборник пьес. С тех пор голос писателя Андреева звучит то тише, то громче, и чем тревожнее становится жизнь, тем больше людей обращаются к его произведениям. Одни за ответом, что же происходит, другие, как ни странно, за поддержкой, третьи – чтобы сравнить свое состояние с состоянием героев Андреева.

В 1908 году критик В. Кранихфельд писал:

Произведения Андреева болезненны, как болезненно и породившее их время. Но если когда-нибудь впоследствии историк захочет ярко осветить наше время, захочет изучить его не только в причинной цепи внешних событий, но и во внутренних переживаниях живых людей, то без помощи факела, который зажег Андреев, ему не удастся осуществить свое желание.

Но история, как известно, развивается не линейно, и многое из того, о чем писал Леонид Андреев век назад, к сожалению, повторяется, и, к счастью, мы многому, благодаря его книгам, можем научиться, многое предотвратить.

2009

Одинокий персонаж и человек

В романе Дмитрия Быкова «Остромов, или Ученик чародея» немало колоритных персонажей, да это и понятно – описывая Ленинград середины 20-х годов, без таковых не обойтись. Еще не так активно очищают бывшую столицу империи от бывших, но бывшие, уже распродав фамильное серебро, стремительно люмпенизируют или создают хитроумные комбинации, чтобы выжить в изменившемся городе, изменившемся мире…

Самой яркой фигурой романа, на мой взгляд, является не главный герой, псевдочародей Остромов, не честолюбивый, но бездарный журналист Кугельский или искренне поверивший псевдочародею Даня Галицкий, а некий Одинокий, не уступающий фактурно злодеям Достоевского, пикулевскому Гришке Распутину. Злодей стопроцентный, причем умный, хитрый, беспросветно циничный. Вот портрет:

В этот миг заскрежетал дверной замок, Кугельский кинулся открывать и вернулся с длинным старцем, одетым не по-летнему. Это был невероятно противный старец, мысль о котором навсегда соединилась у Дани с тошнотой, – но если б Даню даже не тошнило и был он по-утреннему свеж, как сорок братьев-физкультурников, эта одутловатая рожа, неопрятная борода и наплывавший от старца необъяснимый запах сырого мяса внушили бы ему отвращение к человечеству. Это было явление с той стороны, с исподу, не из подполья даже, а из зазеркалья. Бывают люди – войдут, и хоть беги. Все в нем было нелюдским, и весь он был заряжен ненавистью к людскому… ‹…›

Кугельский около него суетился.

– Александр Иванович, – повторял он, – как же вы, Александр Иванович… Как же вы узнали… ‹…› Снимите пальто…

– Ничего я снимать не буду, – говорил старик, – я в «Красной газете» не работаю, и у меня белья нету. Если я сниму пальто, ваши шлюхи не обрадуются. ‹…›