Конгруэнтность

Очередное резкое движение. На этот раз прыжок вперед. Время вновь отправило в прошлое и выстроило новый порядок вещей.

– Возможно, но вот появляюсь я – неожиданно, зверь увидел лицо смотрящие на него. Оно еще далеко, где-то в глубине этой черной дыры и едва различимо – вероятно моя привязчивость, то же, часть этого порядка. А?

Терпение многих часов, кирпич за кирпичиком, выстраивавшее мир, где для жертвы нет спасения, пошатнулось – зверь прорычал: “Проооочь.”

***

Рука опустилась вниз, за ней послушно последовал источник комизма. Теперь на нее смотрела сама рассудительность, возведённая в ранг абсолютного перфекционизма.

– Надо бежать. – иногда рассудительность бывает такой костноязычной в изложении истинного смысла, и такой искренней в тембре голоса, поддавшегося ей.

–Отличная идея! – воскликнула та, для которой такого понятия не существует.

– Тссс – палец к губам, это уже осторожность как одна из форм проявления рассудительности. Для усиления степени важности, скосила глаза в сторону окна.

Так забавна эта маска, пытающаяся упорядочить безумный поступок.

– Да, да. Это наш секрет! Ни кто не должен знать, что мы бежим к морю! – восторженный шепот.

Эта беспечность ее улыбки, просто ввергает…, нет, все усложняет.

– Почему к морю?

Её плечи приподнимаются, руки в стороны, глаза смотрят в потолок, лицо демонстрирует снисходительность.

– Это же очевидно! Все бегут к морю!

Его рассудительность сбита с толку. И она дискредитирует себя: “Откуда ты знаешь? “

Спохватившись, пытается вернуть сданные позиции, но поздно… Море уже накрыло его с головой.

– Достучаться до небес, Побег из Шоушенко, Лето с Моникой, Мектуб, моя любовь, Убийственный ультрафиолет, Ширли Валентайн, Перед полуночью, Бегущая по волнам, – ее горячее безрассудство, охлажденное морем переводит дух и ставит точку – к морю!

***

– Нет. – еще один скачек времени неотвратимо приблизил, то, что все более и более тревожило его.

Он внимательно всматривался, но… Что- то знакомое, но что? Улица, еще освещается рядами столбов, угольно черный дверной проем. Он ждет. И вот уголь пришел в движение. Сейчас он увидит и узнает. Но, за движением угля, в котором угадывается поворот двери, нет ни чего. И в это ничто, сминаясь, проваливается улица и сам дом.

Подкатывает тошнота, и он, спасаясь вновь возвращается на улицу еще освещаемую столбами фонарей.

– Не можешь вспомнить? Это неприятно – глухо проронил ворот, ковыряясь клювом в талом асфальте – А может боишься?

– Заткнись – рычит зверь – Не тебе каркать – птице, которая доедает падаль.

Птица еще некоторое время сосредоточенно, что-то выковыривала, а затем приподняла голову. Зверь, который теперь был полностью поглощен гневом к этой птице, вновь увидел ее глаз.

– Человек! – пронесся в голове шепот потока холодного воздуха, того, который есть поводырь бури, приносящей очищение и покой.

– А чем ты питаешься? – лицо из глаза упорно продолжает смотреть, поедая без остатка, то что между временем.

***

Необязательно жить, чтобы быть мертвым. Здесь просто нет смерти, потому, что каждый кусочек этого мира пропитан жутким стремлением жить.

– Хочешь выжить? Достань нож.

– Хочешь жить? Беги!

***

– Постой, – пятипалая ветка сухого дерева в отчаянии тянется к ней, но разве море удержишь…

Её воздушное платье, влекомое тонким телом рванулось. Замерло. Развернулось и оказалось у стола. Изогнулось и стало частью тетради, которую ее рука прижала к груди.

Его отчаянию осталось только наблюдать.

***

– Этот человек – повеяло страхом в чернеющем небе.

– Почему так этого боишься?

– Ни чего я не боюсь! – но нотки дребезжания уже не скрыть.

– Так что же ты ешь?

– Какое это имеет значение? – струна лопнула и эхо, усиливаемое стенами бетона, понесло зверинец рыдания – я ем то, что мне хочется, когда хочется и сколько хочется! Мне не нужно бегать за кем-то, и ждать… Все бегут от меня! Меня боятся! – нижняя челюсть интенсивно задвигалась, зло не имея возможности убедиться в собственной аутентичности, основанной на разрушении, начала перемалывать себя. Пенящаяся ядовитая желчь, с каждой новой нотой нижнего регистра, кидала в опустевший мир горсти своего яда. Они дробью сыпались на еще монолитный панцирь асфальта и с шипением исчезали – Меня! Я!

Ворон, выражая легкое удивление, слушал.

***

Странное смешение чувств. И он, увидев признаки осторожности в этом смешении, рванулся вперед, пытаясь ухватить эту соломинку.

– Слышишь? – изнуренный страхами, он обратился к её полуоткрытым губам.

Но решимость цели, которой были полны ее глаза, остановила его. Потухшим голосом, принявшим смирение, он еле выдавил из себя: “Ну как мы сможем… “

***

Мужчина в эффектном темном костюме, с изящной стрижкой, закинул ногу за ногу, продемонстрировав свету прожектора безупречный глянец черного элегантных туфель. При этом пропорции профиля его лица, соблюденные таким образом, чтобы ни у кого не возникало сомнения, что перед ними сама воля, оказались доступны тому, что сейчас происходило на ринге.

– Все закончилось достаточно быстро – казалось, что сама воля говорит его устами.