Кони и люди

Конечно, так оно и было. Во время первого заезда Бен Ахем бежал, как деревянная кобыла, и пришел почти последним к финишу. Тогда Уилбур Вессен отправился ставить на Бена Ахема, а я остался с барышнями, и когда мисс Вудбери засмотрелась в противоположную сторону, Люси Вессен коснулась плечом моего плеча. Не то чтобы опереться о мое плечо, нет! Только так, как умеют женщины, – и близко подойдет к тебе, и останется далеко от тебя вместе с тем. Вы, верно, и сами это знаете. Черт!

Через некоторое время случилось нечто такое, что меня ошарашило.

Они между собою решили, что Уилбур поставит на Бена Ахема пятьдесят долларов и барышни из своих собственных денег каждая по десяти.

Я себя чувствовал прескверно, но самое скверное было впереди.

Бен Ахем и деньги, которые мои новые друзья поставили на него, меня мало тревожили. Все вышло как по писанному. Бен Ахем мчался с такой же быстротой, с какой крестьянка пытается распродать меру гнилых яиц. Мы выиграли на наши ставки пять на один!

Но меня грызло совсем другое.

Когда Уилбур, поставив на Бена Ахема, вернулся, он стал уделять все внимание своей мисс Вудбери, а я и Люси Вессен были предоставлены своему собственному усмотрению, как два путешественника на пустынном острове. Господи, если бы я не наврал, если бы можно было найти выход! На свете нет никакого Уолтера Мэтерса, о котором я говорил, и никогда не было, а если бы я узнал, что в Мариэтте такой имеется, я бы завтра же отправился туда и прикончил его.

А теперь я сам себе яму вырыл, этакий идиот!

Бега вскоре кончились, Уилбур отправился получать наши выигрыши, а потом мы наняли такси в город, зашли в самый лучший ресторан, и Уилбур угостил нас чудесным ужином с шампанским в придачу.

Уилбур с мисс Вудбери, я с Люси Вессен. Она говорила мало, а я и того меньше. Одно только я наверняка знаю: не потому я ей нравился, что наврал о богатом отце и прочем таком. Можно всегда разобраться в… – эх, проклятье!

Попадается такая девушка, подобную которой вы видите только раз в жизни, и если вы не приметесь тотчас за дело и не будете ковать железо, пока оно горячо, – кончено, вы упустили все в жизни, и вам остается только камень на шею и с моста в речку.

Она посмотрит на вас, будто взглядом изнутри, и вы сразу начинаете понимать, что хотите эту девушку себе в жены, чтобы она была прекрасно одета, купалась бы в цветах и чтобы она была матерью тех детей, что когда-либо будут у вас; вы хотите слушать хорошую музыку, а не шимми и джаз-банды. Черт!

Недалеко от Сандаски, как раз по ту сторону залива, имеется место под названием Кедровая Стрелка. После ужина мы отправились туда на моторном катере – только мы четверо.

Уилбур, его сестра и мисс Вудбери должны были поспеть обратно к десятичасовому поезду в Тиффин. Когда вы находитесь в обществе таких девушек, как Люси и мисс Вудбери, нельзя пренебрегать расписанием поездов и оставаться потом всю ночь на улице, как будто с вами уличные девчонки.

Вот почему Уилбур целых пятнадцать долларов ухлопал на этот катер, но я лишь случайно узнал об этом. Он не был из тех, что кричат на всю улицу, сколько и за что они уплатили!

На Кедровой Стрелке мы не стали смешиваться с этими деревенскими баранами.

Там были залы для танцев и столики, и тут толпа дрыгала ногами и набивала себе брюхо; но зато имелся превосходный пляж, где можно было гулять и забраться где потемнее.

Люси почти ни слова не говорила, и я не больше ее. Я вспомнил об ужине и подумал с радостью, как хорошо, что мать научила меня вести себя подобающим образом за столом, есть суп «без музыки», не ржать, как лошадь, и не шуметь, словно барышник на ярмарке.

Уилбур со своей барышней ушел гулять по пляжу, а я и Люси уселись в темном уголке, где никого не было, и просидели там вплоть до той минуты, когда нам пришлось идти назад к поджидавшему нас катеру.

И вот как это случилось.

Как я уже говорил, мы сидели в темном уголке у воды среди корней старых деревьев, и, конечно, в воздухе пахло водою и ночь была, как – ну, как вам сказать, будто можно было протянуть руку и ощутить эту ночь – такая она была мягкая, теплая, темная и благоухающая.

Мне хотелось плакать, я готов был ругаться, у меня было желание вскочить и пуститься в пляс, – я с ума сходил, я был счастлив, я был удручен.

Когда Уилбур со своей девушкой стали возвращаться, Люси завидела их приближение издали и говорит: «Теперь пора идти к поезду». Она тоже чуть что не плакала; но она не переживала того, что я, и не могла так страдать, как я.

И вдруг, раньше чем Уилбур и мисс Вудбери успели подойти к нам, она подняла голову, быстро поцеловала меня и прижалась ко мне, вся дрожа и – черт!

Право, как вспомню, так у меня появляется желание заболеть раком и умереть. Вы, должно быть, понимаете меня.

Мы возвращались в катере через залив, окутанный тьмой. Люси прошептала: «Мне кажется, что я могла бы сойти с вами из катера и пойти по воде»; и как ни глупо это звучало, но я понял, что она этим хотела сказать.

Вскоре мы были уже на вокзале, переполненном зеваками и бездельниками, – мог ли я ей сказать то, что у меня звучало в душе?