Впоследствии Копи жалел, что министр внутренних дел не возбудил против пего уголовного дела: «Это был бы первый по времени процесс о печати перед новым судом. Я защищался бы сам и, вероятно, ощутил бы в себе ту способность к судоговорению, которую испытал впервые на практике лишь через два года в Харькове в качестве товарища прокурора. Судебное преследование, конечно, закончилось бы оправданием и лишь вызвало бы выход мой в адвокатуру, которая впоследствии столько раз замаливала меня в свои ряды. Лет через двадцать я обладал бы независимыми средствами, и сердце мое по было бы изранено столькими разочарованиями и столкновениями на почве искреннего служения правосудию. Но все к лучшему!..»
Да, все, конечно, совершилось к лучшему. И вряд ли можно вполне разделить оптимизм автора воспоминаний. Он сам неоднократно бывал свидетелем того, как строго карались куда меньшие прегрешения против порядка управления.
Не слишком продолжительная служба в Москве у Новинского оставила тем не менее серьезный след в биографии Кони. Это был человек очень честный и преданный делу, широкообразованпый — почетный член Академии художеств и Академии паук — глубокий знаток в области искусства. Но что значительно важнее — Дмитрий Александрович Ровинский являл собою редкий среди чиновников дореформенной юстиции пример человека высокой нравственности. И именно это его качество так привлекло к нему молодого Кони. На служебном опыте Ровинского недавний выпускник университета убедился в том, что и один человек, если он честен и высок душою, может многого добиться, несмотря на равнодушие или даже сопротивление его окружения.
Выступая с речью перед вновь назначенными молодыми следователями, Ровинский сказал им: «Помогайте друг другу, господа, наблюдайте друг за другом, не дайте упасть только что начатому делу, будьте людьми, господа, а не чиновниками! Опирайтесь на закон, но объясняйте его разумно, с целью сделать добро и принести пользу. Домогайтесь одпой награды: доброго мнения общества, которое всегда отличит и оценит труд и способности. Может быть, через несколько лет служба еще раз соберет пас вместе, — даст бог, чтобы тогда вы могли сказать всем и каждому:
Что вы служили делу, а не лицам.
Что вы старались делать правду и приносить пользу.
Что вы были прежде всего людьми, господа, а уже потом чиновниками…»
Девиз Ровинского стал девизом всей жизни Анатолия Кони. Пройдет много десятков лет, и на закате своей многотрудной жизни, очень больной, но не сломленный, перенесший немало невзгод и житейских крушений, он будет гордиться тем, что прошел свой путь, служа делу, а не липам. Это было единственным достоянием, которое осталось ему от прошлого. Но это было так много!
Семейство Копи распалось окончательно. Гражданской женой Федора Алексеевича стала очень молодая — ровесница Анатолия Федоровича — актриса Анастасия Каирова. У Анатолия появились две единокровные сестры: в 1865 году родилась Ольга и в 1866-м — Людмила.
Брат Евгений заканчивал учебу, мать редко бывала в Москве. Уйдя из Александринки, она играла в провинциальных театрах роли комических старух и совсем забросила свои литературные занятия. Пока Анатолий Федорович служил в Петербурге, он часто виделся с отцом. С переездом в Москву они лишь изредка переписывались. Да и времени на это у молодого юриста пе было совсем. Оп весь отдавался службе, а вечерами продолжал свое образование — читал много специальной зарубежной литературы, не пропускал ни одного отечественного журнала.
«МАЛЕНЬКИЙ И ЗЛЭНЬКИЙ…»
В августе 1867 года Анатолий Федорович был назначен товарищем прокурора Сумского окружного суда. Пока шли сборы в дорогу, последовало новое назначение — на такую же должность в Харьков. Это назначение пришлось ему больше по душе — в Харьков же направлялся на службу Сергей Морошкин. Начинать серьезную службу в чужом городе, и не просто новую службу, а новое для всего общества дело, было приятнее, когда рядом с тобою находился друг, единомышленник.
В Харькове Кони впервые познакомился с С. А. Андреевским — тот был кандидатом на судебную должность при прокуроре и работал под руководством Анатолия Федоровича. Сергей Аркадьевич тепло вспоминал в своей «Книге о смерти» большой трехэтажный дом присутственных мест на Соборной площади, где разместились суд и прокуратура. «Съехалось из Петербурга и Москвы множество новых, большею частью молодых и возбужденно-обрадованных чиновников. Печатные книжки «судебных уставов»… ходили по рукам. Говорили о «правде и милости», о том, что мы теперь услышим настоящих ораторов».
«Открытие нового суда состоялось в верхнем этаже здания… Все там было свеженькое, выбеленное, лакированное. Судебные залы напоминали театры, потому что в каждой из них была эстрада, обтянутая серым сукном, с красным столом на возвышении, а места для публики были отделены решеткою от сцены суда. Сенатор, то есть сановник, никогда ранее не виданный в провинции, в своем эффектном пунцовом мундире с богатейшим золотым шитьем, провозгласил после молебствия введение реформы…