— Не накручивай, любимый. Лично я вижу, что этот мальчик не умеет скрывать своих чувств. Его ось не изменилась. Он вырос в любви и заботе. И принял, впитал это на сто процентов. Как цветок, взлелеянный солнцем и водой. Как волосы, которые гладят гребешком. Бывают такие люди. Солнечные и добрые. Может, ты не веришь. Но в жизни всякие рождаются.
— Ох, Далила! Значит это так? Ты меня так утешила! Прости, что тебе приходится крутиться во всех этих проблемах, что тебя не касательны.
Обнимает, прячет своё лицо и глаза.
— Господи, Арс прав, у вас всё под копирку.
Глава 28
То, что Айнар остался у Кирсановых, а не убрался восвояси с проклятиями после своего громкого заявления биологическому предку, выбило всех немножко из колеи. Видимо, он сам сам запутался, либо стыдился Айтала за то, что позволил случиться тому, чего всеми силами старался избегать младший.
Агний, Далила не могла не заметить и даже внутри слегка испустить иронию, при виде сына весь вытягивался в прямую непроницаемую струнку. Он, наверняка, не желал ничего подобного, тем более зная, что она может это наблюдать, и похоже сам не был в курсе того, как выглядит со стороны. Далила, даже если б захотела, не смогла бы сделать такое: напустить гордое аристократическое высокомерие, которое иногда встречается чаще у некоторых женщин, нежели мужчин. С возрастом такая способность обычно незаметно пропадает, и вообще бывает присуща индивидам не столь самовлюбленным и самодурственным, сколь таким, но в, скажем так, другой проекции. Их нельзя в этом винить или осуждать. Может, это тоже разновидность общения, или даже самовыражения. Хотя работает это скорее против них, чем сближает с остальными. Но и на таких находятся "едоки" и любители. Далила не так чтобы по этой части, но когда впервые увидела такое телодвижение со стороны мужа, это ей показалось забавным, и даже милым.
Чопорно и в то же время так, как будто Айнара не существует на белом свете, Хрисанф прошёл мимо него, столкнувшись с ним в коридоре, ведущем на западную веранду. С Далилой и с домашними Кирсанов не особо церемонился и поскольку всегда пребывал в какой-то своей будничной суете, походка его была немного хаотичная, местами неожиданно энтропийная, мягкая, гибкая, прыгучая, как у зверя в природе. Конечно, в институте, например, он замедлялся и порой в одном из своих невообразимых парадных костюмов шествовал как по подиуму, но в повседневности был довольно энергично простоватым.
Первое впечатление о нём могло быть прохладно-уважительным. Как в случае с Аэлитой. Или даже прохладно-отталкивающим. Потому что можно было не признаваться в себе, не разобрав, что чувак тебе не неприятен, а попросту вызывает инстинктивное опасение. Но в этом был виноват сам Хрисанф, хотя и старался и так и эдак быть приветливым рубахой-парнем, и наоборот испускал свою отстраненность и непробиваемость.
Он частенько ныл об этом жене и, ужас, втихаря, тренировался перед зеркалом улыбаться так, чтобы к тебе полезли, а не отбежали куда подальше.
— Агний, сделай лицо попроще.
— Проще этот засранец не заслуживает.
— Этот засранец из твоих же кишок вылез.
Далила смеётся.
— Ненавидь его вместе со мной, женщина.
— Айка, ты же знаешь, что моя энергия сердитости скорострельна и увядающа во времени, что рожок мороженого.
— Знаю, крошка. Поэтому и люблю.
— Но я его терпеть не могу. Так что учитывай это и не забывай, что я злая мачеха.
Хрисанф вздыхает.
— Ах, для Айтала ты — самая лучшая мачеха в мире.
— Потому что он ангеловатый. Для него все и всё в этом мире — самое лучшее.
— Ничего он не ангел. Сейчас с дедом скооперируются и займут двойное место в ордене. Старик знает все формы объединения.
— Но это же неплохо? Ты сам о таком мечтаешь.
— Неплохо. Но Айтал пойдёт плясать под дудку системы конъюгатов. Это тебе не бегать вместе с бизонами или купаться с дельфинами.
Далила погрузилась в думу, нюхая один из тех цветов, что шикарно зацвели в саду.
— О чём думаешь?
— Ни о чём.
— Но ты так выглядишь, как будто переворачиваешь Гималаи мыслей.
— Я всегда так выгляжу. Все мне это пеняют с детства, но, может, я состарилась, может, это обманка, — ничего такого суперважного и сильного в моей голове на момент не наблюдается. Ты же сам жалуешься, что тебя не так понимают.
— Созерцание.
— Наверное. Почему бы летом людям просто не посозерцать.
— Иди сюда, солнышко.
Сам же умиляется, сам же подсаживается рядышком на скамью и целует.
— Так тепло.
— Пожарим наши косточки. Отвлекись от сыновей и подумай обо мне.
— Как хочешь. Не было и секунды, чтобы я о тебе не думал. Я сержусь, когда меня отвлекают от думания о тебе, от любви к тебе.
— Скажешь тоже.