Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования

Линдсей, Норман 1974 — Линдсей Л., Норман Д. Переработка информации у человека. М., 1974.

Сергеев, Цымбурский 1987 — Сергеев В. М., Цымбурский В. Л. К моделированию процессов принятия решений в конфликтных ситуациях // Комплексные методы в исторических исследованиях: тезисы докладов и сообщений научного совещания. М., 1987.

Сергеев, Цымбурский 1989 — Сергеев В. М., Цымбурский В. Л. Принятие решения: когнитивная модель // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 840. 1989.

Сергеев, Цымбурский 1990 — Сергеев В. М., Цымбурский В. Л. Когнитивные механизмы принятия решений: модель и приложения в политологии и истории // Компьютеры и познание. М., 1990.

Сергеев, Цымбурский 1991 — Сергеев В. М., Цымбурский В. Л. Решение как звено исторического процесса // Системные исследования. 1991. М., 1991.

Цымбурский 1992 — Цымбурский В. Л. Открытое общество, или Новые цели для Европы // Полис, 1992. № 5–6.

Цымбурский 1994 — Цымбурский В. Л. Военная доктрина СССР и России: осмысления понятий «угрозы» и «победы» во второй половине XX века. М., 1994.

Швейцер 1974 — Швейцер А. Культура и этика. М., 1974.

Щедровицкий 1995 — Щедровицкий Г. П. Избранные труды. М., 1995.

Язык и моделирование социального взаимодействия 1987 — Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

Singer 1979 — Singer J. D. The Correlates of War. Vol. 1. N. Y.; L., 1979.

XIX МЕТАИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ ДРАМЫ

Который час, его спросили здесь,

А он ответил любопытным: вечность!

О. Мандельштам

Впервые опубликовано под заглавием «Метаистория и теория трагедии: к поэтике политики» в журнале «Общественные науки и современность», 1993. № 5, 6. Однако в составленном автором оглавлении к настоящей книге и оставленном в рукописи предисловии к ней слово «трагедия» в названии меняется на «драма». – Прим. ред.

Место метаистории

У слова «метаистория» – не одно понимание. В эпохи, когда историческая динамика на неожиданном повороте теряет былую иллюзорную прозрачность и множеством конкурирующих между собой перспектив затемняется смысл современности, особо обостряется вкус к исследованиям, работающим с разными глубинными сущностями и фабулами, как бы стоящими за фактологией и раскрывающимися через ее посредство (стадиальное самораскрытие мирового духа, пассионарные «звездные» и «солнечные» толчки, экономические и военные тренды, борьба Моря и Суши и т. д.). Труды такого жанра иногда почтительно именуются «метаисторическими». Потому что разгадку значения сиюминутных политических перипетий люди пытаются найти, точно секуляризуя, оплотняя до зримости то царство великих событийных инвариантов, которое православные богословы нарекли «зонами» и, сближая с миром ангелов, заставляли посредовать между мирским временем и вечностью Бога [Лосский 1991: 233 и сл.].

При подобном онтологизирующем понимании «метаистории» она практически отождествляется с тем уровнем исторического обобщения, на котором люди перестают быть различимы, миром овладевают энергии космических, цивилизационных и социальных ритмов. Человеку такая «метаистория» в лучшем случае подсказывает тактику, пользуясь которой он имеет шанс выиграть на мировых скачках, где от него едва ли сколько-нибудь зависят правила гонки и ее исход. В этом смысле метаисторичны построения Г. Гегеля, К. Маркса, О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Броделя, И. Валлерстайна, С. Хантингтона, Л. Н. Гумилева, даже А. Г. Дугина[50]. Я же для большей терминологической ясности предпочитаю применительно к подобным трудам говорить о макроистории, пока авторы остаются на почве статистических генерализаций, или об историософии, коль скоро они изображают вознесение в спекулятивные выси.