Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования

Следовало ожидать, что покорение Ирака и преобразование его из независимого государства в населенную «подмандатную территорию» США с последующим расконсервированием его нефти – эта решительная попытка геостратегическими средствами переломить большую экономическую конъюнктуру – породят ответное повышение спроса на геотеррор, в том числе и в иллюзорном ореоле «возмездия за Багдад». Если бы замыслы расконсервирования иракской нефти осуществились – мы попали бы в мир, залитый одновременно дешевой нефтью и кровью. Однако за последние месяцы стало казаться, что успехи террористов в Ираке (связываемых в СМИ то с саудовцами, то с сирийцами, то с иранцами, иначе говоря, представляющих в глазах «мирового цивилизованного» Юг в целом и воюющих за топливное сообщество как таковое) могут еще более существенно скорректировать будущее планеты. Если снижение цен на нефть во второй половине десятилетия окажется далеко не столь обвальным, как прогнозировалось, это будет не только первая существенная победа Юга в «столкновении цивилизаций», но и не менее впечатляющее торжество геотеррора над геостратегией.

В наши дни все войны ведутся за корректировку уже определившегося мирового порядка, за теплое место в нем. Какими могут быть и будут войны за его уничтожение, мы пока не можем даже представить.

Второе соображение касается возможного воздействия прогнозируемых авторами событий на экономическую стратегию России и на смену судьбы ее политического режима. Разумеется, рецензируемая книга может использоваться теми антагонистами нефтяной олигархии, коим не терпится «открыть миру» Восточную Сибирь, врубив на всю мощь соглашение о разделе продукции. Но другие политические силы могут использовать ее по-иному. В истории нашей постсоюзной экономики наглядно различаются две фазы: фаза господства финансово-спекулятивного, авантюрного капитала в 1992–1998 годах и фаза топливно-сырьевая – с 1998 года. Если верить рассматриваемому прогнозу (условно «прогнозу четырех»), хотя бы в его российской части и с оговорками в общемировой, то нынешняя фаза должна к концу десятилетия обернуться кризисом, не менее «обломным», чем кризис ее предшественницы на исходе 1990-х годов. Поэтому при обсуждении данного прогноза небесполезно вспомнить историю предыдущей фазовой смены.

Сейчас поистине странно читать свидетельства о том, в каких руинах обреталась наша добывающая промышленность, в том числе и нефтяная, к середине 1990-х. Но пресловутые залоговые аукционы 1995-го, посадив на сырьевые отрасли группу «заинтересованных собственников», заложили предпосылки второй фазы еще до того, как дефолт 1998 года подвел черту под первой.

Смена фаз была отмечена резким сокращением импорта и быстрым развитием внутреннего рынка, вновь замедлившимся с возвратом страны на памятный по зрелому социализму экспортно-сырьевой круг. Надо сказать, кризис конца 2000-х в «прогнозе четырех» имеет явные структурные аналоги с дефолтом конца 1990-х, как бы переписанным в «нефтяной» код из кода финансового. Безответственно раздувавшейся и вдруг фрустрированной доходности ГКО соответствует безоглядно интенсифицируемая добыча на почти выработанных привычных месторождениях, а искусственная стабилизация рубля в преддефолтовые годы перекликается с искусственным поддержанием высокого уровня добычи перед президентскими выборами 2004 года. Но если эта аналогия оправданна, она, возможно, позволила бы перешагнуть через пессимизм прогноза, допуская на конец десятилетия со «сжатием» экспорта и импорта новое большое пробуждение внутреннего рынка. Кроме того, двойной обвал – нефтедобычи и цен на нефть – должен бы стать истинным звездным часом тех политиков и экспертов, которые призовут к революционной перекачке средств из сырьевых отраслей в высокие технологии и передовое машиностроение. На входе в новую экономическую фазу, следующую за кризисом, может оказаться лозунг «внутреннего рынка и высоких технологий» как форма, соответственно, геоэкономической обороны и геоэкономического наступления России.