Не исключено, что историки когда-нибудь, вглядываясь в наши годы, увидят немало симптомов фазового исчерпания. Вспомнят и об ускоренной концентрации денежных средств в руках верховной власти, и о выступлении депутата Госдумы В. Медведева насчет оставшихся у страны ресурсов эффективной нефтедобычи на 3–5 лет [Юдина 2003], и о заявлении президента Роснефти С. Богданчикова в феврале 2003 года о том, что якобы «российский частный бизнес в нефтяной промышленности не доказал своей способности освоить нефтяную провинцию, фактически работа идет на тех фондах, что достались даром от отцов» [см.: Нефтегазовая вертикаль, 2003. № 3: 44]. В той же ретроспективе они, эти историки, возможно, доосмыслят китайский контракт ЮКОСа. Для нас он хорошо вписывается в нынешнюю восточносибирскую и дальневосточную конъюнктуру – с выходом Приморья из топливного тупика, с пуском Бурейской ГЭС, с предполагаемым в 2005 году завершением БАМа, с прокладкой автомагистрали Чита – Хабаровск и замыслом новых дорог – от Большого Невера на Транссибе к Якутску, а затем к Магадану, укрепляющих коммуникационный контур России по его восточной кайме. Но историки, может быть, расценят контракт, предполагавший пуск нефти по трубе Ангарск – Дацин уже в 2005 году, как попытку опередить фазовый кризис, начав разработку и продажу восточносибирской нефти еще до его наступления, а трубу до Находки, с которой все равно не успеть до «обвала», заморозив до следующей позитивной конъюнктуры 2010-х. При этом мы не знаем, а историки будут знать, не окажутся ли во время «обвала» Россия (и ЮКОС) заложниками возведенной и не окупившейся инфраструктуры, если китайцы по изменившимся мировым условиям скорректируют контракт с позиции превосходства потребителя.
Чтобы рассуждать о вариантах влияния «двойного обвала» на будущее России, надо представлять международную обстановку, в которой он мог бы опрокинуть наличную структуру российского экспорта – экономическую основу нашей либерально-авторитарной власти. Очевидно, что вспоенный иракской нефтью экономический подъем на Западе дал бы его правительствам дополнительные средства многообразно поддержать дружественную российскую власть. Но, с другой стороны, высокий «спрос на террор» был бы способен сформировать ситуацию, при которой западным лидерам будет просто не до России с ее скукоживающимся экспортом и импортом и долговыми проблемами.
В контексте «прогноза четырех» новый смысл способен обрести муссируемый некоторыми аналитиками сценарий прямого прорыва к верховной власти на выборах 2008 года кого-то из лидеров российской «большой нефти». Как в 1990-х президент-генерал, так сегодня президент – нефтяной олигарх уже сделался привычным фантомом московской политтусовки. Достаточно правдоподобен вариант, при котором избирательные кампании 2003–2004 годов трактуются как репетиции людей «большой нефти» перед планируемой через четыре года решающей баталией [Никитин 2003: 15–16]. И напротив, недавняя попытка политологов из Совета по национальной стратегии вбросить сценарий обретения М. Ходорковским политической командной власти уже в ближайший год через некое «правительство парламентского большинства» обнаруживает лишь то обстоятельство, что мы уже сейчас обретаемся в длинной тени 2008 года, искажающей реалии и временные дистанции. Но, как уже отмечалось, «прогноз четырех», если бы он в какой-то мере осуществился, заставил бы расставить смысловые акценты в рассматриваемом сценарии во многом иначе, чем это делается сейчас.
Речь должна была бы идти не об экспансивном стремлении торжествующей «власти большой нефти» «купить» власть еще более высокую, чтобы снять саму возможность препон вроде тех, что все-таки возникали при правительстве Путина – Касьянова, а о поспешной переброске накоплений из теряющей рентабельность, да еще политически угрожаемой отрасли в сферу с наивысшей доходностью – в обретение властного контроля над всеми активами так называемой Корпорации Россия (я предпочитаю называть ее «Корпорацией утилизаторов Великороссии»). На знамени этой атаки будет написано не «Экспансия», а «Аврал» и «Завтра будет поздно».