— Здравствуйте, Елена Сергеевна! Почему глазки красные? Соринка попала? Сейчас хозяйку кликнем, она поможет.
— Не беспокойтесь, Владимир Георгиевич, уже не надо. Я поеду. Меня Татьяна Андреевна ждёт. Вечером увидимся. И Сашу, и вас, Владимир Георгиевич, Барановы приглашают. До свидания. До свидания, Саша.
— Я провожу! — Кудашев сбросил на кресло шинель и, оставив в квартире Дзебоева одного, подхватил Леночку на руки и вместе с ней съехал со второго этажа на первый по перилам лестницы.
— Ай!
— Испугалась? — Кудашев усадил Леночку в фаэтон.
Лена притянула голову Кудашева к себе поближе, наклонилась к нему и неожиданно для самой себя сказала:
— Я уже не гимназистка. Если эта панночка с телефонной ещё будет к тебе приставать, я ей глаза выцарапаю!
Не дожидаясь ответа, крикнула вознице:
— Василий Игнатьевич! К Барановым, пожалуйста!
Возвратившись, Кудашев встретил в своей комнате не только Дзебоева.
— Знакомьтесь, Мария Ивановна, ваш квартирант — Кудашев Александр Георгиевич! Александр Георгиевич — хозяйка этого дома — Мария Ивановна Осипова!
— Здравствуйте, Мария Ивановна! Спасибо за доверие. Хороший дом, уютная комната.
— Здравствуйте, здравствуйте. Наслышана. И не только я одна. Откуда кто узнал. По-моему, сегодня только первый день без посетителей. А с четвёртого октября здесь полгорода перебывало с цветами и с благодарственными письмами. Простите, я не стала убирать завядшие цветы, хотелось показать вам. Через минуту, всё будет чисто. Если позволите, несколько вопросов, так, для порядка. Вы не женаты?
— Пока нет, Мария Ивановна.
— Не сочтите за бестактность, но с моей стороны это будет в первый и в последний раз. В моём доме живут солидные степенные семейные люди. Я не хочу, чтобы кто-то сменил квартиру по причине неудобства совместного проживания с молодым офицером. Я имею в виду холостяцкие пирушки, граммофон с вечера до утра, девушек и всё такое прочее.
— Поверьте, Мария Ивановна, если я сам и ощущаю свои недостатки молодости, так это серьёзность и степенность!
— Дай-то Бог!
Хозяйка ушла, но в дверь снова постучали. В комнату ввалился полковник Баранов. Комната сразу стала тесной. Снова крепкие рукопожатия, объятия с поцелуями в обе щеки, громогласные здравицы в честь народного героя! Само собой, разумеется, что торжественные приглашения на скромный семейный ужин были присутствующими с благодарностью приняты.
— Видишь, Сашка, как тебя народ полюбил?! Цветы корзинками, письма пачками таскали каждый день. Пришлось два караульных поста держать: один на квартире, другой в больнице!
Дзебоев жестом остановил Баранова:
— Думаю, посты можно снять. Народ за полмесяца успокоился. Александр Георгиевич не оперный тенор. Да его в лицо никто не знает. Первые дни с ним вахмистр Веретенников побудет, а потом Кудашев сам себе подыщет вестового. Извини, Саша, корреспонденцию на твоё имя я перлюстрировал. Терракт — не шутка. В письмах могла быть и полезная срочная оперативная информация, и негативная — в форме угроз и прочего, даже — яд! Однако, как профессионал, я разочарован: все письма не по теме. Либо восторги и благодарности, либо ходатайства о протекции кому-либо куда-нибудь и просьбы о материальной помощи! Корреспонденты в подавляющем большинстве — женщины. Здесь полно предложений по уходу за народным героем, вплоть до союза рук и сердец! Есть желание набить чернильные мозоли на пальцах — прошу к письменному столу!
Кудашев отмахнулся:
— Не люблю пустой работы. Стоп! Владимир Георгиевич! Я сегодня лично одно ходатайство получил. Из рук в руки от Гелены Котушинской!
— Не может быть! Когда успели? От жены Хенрыка Котушинского? Что просит: свободы, свидания?
— Не жены — сестры Котушинского! И просит она не за Хенрыка, а за своего жениха, какого-то Владимира Гагринского, телеграфиста, содержащегося под стражей в городской тюрьме. Вот ходатайство, держите! Я не обещал помочь, но только передать в компетентные руки.
Дзебоев взял бумагу, отошёл к окну.
Снова вошла хозяйка.
— Господа офицеры! Обед. Прошу всех. Стол накрыт. Не откажите в любезности. Сегодня счёт выставлять не буду. Уверяю, таких пельменей вы давно не пробовали. Мой управляющий специально к выписному дню господина Кудашева ездил за пятьдесят вёрст в немецкий хутор за свининой. Ближе здесь не достать!
Обедали втроём. Хозяйка только распоряжалась. Пельмени были восхитительные, но Баранов загрустил, когда увидел на столе только хрустальный кувшин с серебряной на петельке крышкой полный ежевичного морсу.
— Не послать ли Кузьмича за «Смирновской»? — шёпотом спросил он Дзебоева.
— Прибереги аппетит до вечера, — так же тихо ответил Дзебоев. — Забыл, от чего полковник Осипов преставился? В этом доме запрет на спиртное.
Баранов вздохнул и повернулся к Кудашеву:
— А как ты, Сашка, насчёт этого?
— Раньше мог, но только в оперативных целях! Удовольствия не доставляло. А теперь и врачи не разрешают!