Конкистадор поневоле

– Лайся-лайся, это вообще уже никого не волнует. Лучше ответь честно: вы и впрямь думали, что являетесь центром мироздания? Вынужден разочаровать вас. Здесь вы – просто довесок. Приятный, не спорю. Можно красиво доложить наверх. Но все же меня интересовал совсем другой человек.

Кто именно, он не сказал, но глазами шевельнул непроизвольно. В сторону Матрены, что интересно. Семен вздохнул, поглядел на Матвея. Тот стоял и выглядел… мертвым. Вот бывает так. Выдернули из человека стержень, стимул к жизни – и превращается он в куклу. Вроде бы ходящую, говорящую, но – куклу, без эмоций и желания хоть что-то сделать. Да и просто жить такая кукла не хочет. Ей уже все равно.

Он перевел взгляд на девушку и увидел ее глаза. В них, помимо боли, имелось и еще что-то. Лишь через секунду он понял, что именно. С такой отчаянной надеждой на него еще никто и никогда не смотрел. А осознав это, Семен плюнул на все, отбросил немногие оставшиеся в голове крупицы осторожности и решился:

– Слушай, гетман… Как тебя там? А это правда, что ты малость трусоват и один на один никогда не дерешься?

Гетман проигнорировал его, однако Семена было уже не остановить. Повернувшись к лейтенанту, он громко, так, чтобы слышали все, сказал:

– В свое время я читал в сети интересную заметку. Там рассказывалось, как польский альпинист залез на самую высокую вершину Польши и обнаружил, что там живет обыкновенная домашняя кошка.

Лейтенант не понял мысли, но все же подыграл:

– Кошки – они вообще со странностями.

– Угу. Но более всего мне понравился тогда комментарий. «Какова страна – таковы и тигры».

– Да, таковы и горы, это тоже факт. Порядка двух тысяч метров там, кажется?

– Чуть больше, но непринципиально.

– Тогда я еще добавлю, что какая страна – такие и альпинисты.

А вот этого стерпеть у потомственного шляхтича не получилось. Все же поляки – народ гордый. Им ум, честь, совесть и рассудок очень часто заменяют знаменитый польский гонор и раздутое до предела самомнение. Гетман не был исключением и лишь скривился:

– Смерти ищете? – нехитрую игру напарников он раскусил моментально и, кажется, не имел ничего против. – Ну, давайте, уважу.

Тут же, без малейшей паузы, возникли сразу два очага конфликта. Лейтенант крутил пальцем у виска и шипел о том, чтоб Семен не смел драться и вообще самоубийство можно совершить и менее болезненным способом. На это Семен лишь отмахивался, отвечая, что так и так подыхать, а здесь и сейчас можно утащить с собой хотя бы одного урода. Честно говоря, он и сам не ожидал от себя такой смелости, но, похоже, этот мир изрядно его изменил, сдернув интеллигентскую маску и открыв всему миру лицо питекантропа с дубиной. Хе-хе! Прежде чем показать человеку свое истинное лицо, убедитесь, что у него все в порядке с сердцем. А то помрет еще…

Страха не было от слова «вообще», а вот желания вновь ощутить себя не тварью дрожащей, а человеком с клинком в руке, хватало. Семен в очередной раз отмахнулся от лейтенанта, и без того уже сообразившего, что менять что-либо бесполезно, и вещавшего больше по инерции. Остальные пленные смотрели на Семена… странно. Да и черт с ними. А вот что там у противника?

С другой стороны так же жарко доказывал что-то монах. Очевидно, особого восторга от предстоящего замеса он не испытывал. А судя по проскочившему «виконт», предупреждает гетмана о том, что противник перед ним более чем серьезный. Как же, целого француза завалил. Это плохо, исчезает эффект внезапности. Ну, пускай его – отступить Семену некуда, а гетман теперь не сможет при всем желании. В эту эпоху слишком многое держится на авторитете вожака, и получивший репутацию труса рискует остаться без своих людей. Банально разбегутся. И гадить такая репутация будет до самого конца жизни. Так что в ответ на прилюдно брошенное в лицо «трус» поединок оказывается чуть ли не единственным выходом.

– Идиот! Он тебя убьет! – лейтенант никак не унимался. Говорил, правда, шепотом, но Семен прекрасно его слышал. – Заткнись. Я постараюсь разрулить…

– Спокойно. Ум дан человеку, чтоб не умничать. Так что просто скрести пальцы. Если мне хоть чуть-чуть повезет, я его сделаю.

Откровенно говоря, Семен не особо верил в то, что говорил. Но, во-первых, это помогало ему самому сохранять некоторое подобие спокойствия, а во-вторых, как он надеялся, добавляло толику оптимизма товарищам. Хотя, стоит признать, шансы все же имелись.