Конклав

С Дальнего Востока приехало не менее тринадцати азиатских архиепископов – из Джакарты, Себу, Бангкока и Манилы, Сеула и Токио, Хошимина и Гонконга… И еще тринадцать прелатов прибыли из Африки – Мапуто, Кампалы, Дар-эс-Салама, Хартума, Аддис-Абебы… Ломели был уверен, что африканцы будут голосовать единым блоком за кардинала Адейеми. В середине дня он увидел нигерийца – тот шел по площади в направлении Дворца Святого престола. Несколько минут спустя он появился с группой африканских кардиналов. Предположительно, встретил их у ворот. На ходу он показывал на одно здание, на другое, словно хозяин. Он подвел их к Ломели для официального приветствия, и декан был поражен тем, насколько они почтительны по отношению к Адейеми, даже седовласые кардиналы вроде Зукулы из Мозамбика и кенийца Мвангале, который надел кардинальскую шапку гораздо раньше Адейеми.

Но для победы Адейеми понадобятся голоса не только Африки и стран третьего мира, а заручиться такой поддержкой ему будет непросто. Он может получить голоса африканцев, нападая (как уже не раз делал это) на «сатану глобального капитализма» и «скверну гомосексуализма», но это не поможет ему в Америке и Европе. В конклаве по-прежнему преобладали европейские кардиналы – пятьдесят шесть. Их Ломели знал лучше. С некоторыми дружил уже полвека (например, с Уго Де Лукой, архиепископом Генуи, учился в епархиальной семинарии). С другими встречался на конференциях на протяжении тридцати лет.

По холму бок о бок поднимались два выдающихся либеральных теолога Западной Европы. Когда-то они были изгоями, но недавно получили красные шапки – так его святейшество демонстративно бросал вызов реакционерам: бельгийский кардинал Вандроогенброек (возраст шестьдесят восемь, в прошлом профессор теологии Лувенского католического университета, сторонник присвоения священнических санов женщинам с нулевыми шансами на избрание) и немецкий кардинал Лёвенштайн (семьдесят семь лет, архиепископ-эмерит Роттенбурга-Штутгарта, подозревался в ереси, его дело расследовалось Конгрегацией доктрины веры[25] в тысяча девятьсот девяносто седьмом году). Патриарх Лиссабона Руи Брандао д’Круз появился с сигарой во рту и, не желая с ней расставаться, помедлил на пороге Каза Санта-Марта. Архиепископ Праги Ян Яндачек прошел по площади прихрамывая – последствие пыток, которым он подвергся в тайной полиции Чехословакии, когда в шестидесятых годах молодым священником работал подпольно. Ломели увидел архиепископа-эмерита Палермо Калогеро Скоццадзи, которого три раза допрашивали по подозрению в отмывании денег, но он так никогда и не был обвинен, и архиепископа Риги Гратиса Бротцкуса, чья семья перешла в католицизм после войны и чью мать-еврейку убили нацисты. Увидел он и француза Жан-Баптиста Куртемарша, архиепископа Бордо, его один раз отлучили от Церкви как последователя еретика Марселя Франсуа Лефевра[26] и раз втайне записали его высказывание о том, что холокост – выдумка. Появился и испанец – архиепископ Толедо Модесто Виллануева (в пятьдесят четыре года он был самым молодым членом конклава), создатель организации «Католическая молодежь». Архиепископ утверждал, что путь к Господу лежит через красоту культуры…

И наконец – в широком смысле это и в самом деле было «наконец» – появились отдельные, наиболее изысканные группы кардиналов, две дюжины членов курии, которые постоянно жили в Риме и возглавляли крупные отделы Церкви. Они, по сути, образовывали отдельный капитул в Коллегии – орден кардиналов-дьяконов. Многие, как и Ломели, имели апартаменты по благоволению Церкви в стенах Ватикана. Большинство из них были итальянцами. Им не составляло труда пройти по Пьяцца Санта-Марта с чемоданами, поэтому они задержались с трапезой и прибыли среди последних. И хотя Ломели приветствовал их так же тепло, как и остальных (ведь они в конечном счете были его соседями), он не мог не отметить, что драгоценный дар душевного трепета, который он видел в тех, кто прибыл с другого конца света, им ничуть не свойствен. Да, они были хорошими людьми, но принадлежали к когорте пресыщенных. Ломели и в себе замечал это духовную порчу. Он молил Господа дать ему силы противостоять ей. Покойный папа бранил их в лицо: «Остерегитесь, братья, не развивайте в себе пороки всех придворных прошлых веков – грехи тщеславия и интриги, злого умысла и сплетен». Когда Беллини после смерти его святейшества сообщил Ломели о том, что папа утратил веру в Церковь (это откровение настолько потрясло Ломели, что он с того дня тщетно пытался изгнать эти мысли), он наверняка имел в виду подобных бюрократов.