Конкурс красоты в женской колонии особого режима

– Сегодняшнее мероприятие, – сказал он, – можно без преувеличения назвать событием. Наша исправительная система, как и вся наша страна, открывается миру. Весь мир может видеть, что мы не просто держим осужденных в строгой изоляции, но и даем им шанс вернуться в общество нормальными людьми. Даже тот факт, что мы, члены жюри, находимся в одном зале с осужденными, и нас не разделяет решетка, говорит о том, что все мы – граждане одной страны, и между нами нет непреодолимых различий.

Генерал говорил без бумажки, но чувствовалось, что он просто произносит выученный наизусть текст. Поэтому в зале послышался шум.

– Короче, начальник, пора начинать, – пробасила Маня, сидевшая в самом близком к партеру ряду.

Генерал был опытный тюремщик. Он мгновенно сообразил, что каждое лишнее его слово отразится на авторитете возглавляемого им УФСИНа. И он объявил конкурс открытым.

На сцене появились участницы. На них были обычные зэковские платья синего цвета и белые косынки. Они выстроились на авансцене. Их было немного, двенадцать. Всего дюжина красоток и симпатюшек набралась в колонии численностью в 1090 женщин.

Каткова села за пианино, начала аккомпанировать, а женщины запели песню из кинофильма «Первая перчатка»:

Милый друг, наконец-то мы вместе,

Ты плыви, наша лодка, плыви,

Сердцу хочется ласковой песни

И хорошей, большой любви.

Пели женщины старательно. Но как-то без вдохновения. Будто повинность исполняли. И улыбки были какие-то вымученные. Допев песню, они скрылись за кулисами.

Ведущий объявил о начале первого раздела конкурса – соревнования в эрудиции, находчивости и чувстве юмора.

– А можно, я назову все статьи уголовного кодекса? – попросила Агеева.

– А почему нет? – воскликнул после секундного замешательства кавээнщик. – Мы вообще решили не придерживаться строго регламента. Пусть каждая участница проявит себя по своему усмотрению.

Лена Агеева перечислила без запинки первые десять статей уголовного кодекса. Ее остановил Популярный актер:

– А за что ты здесь, если не секрет, такая маленькая?

– Яблоки в саду воровала.

Популярный актер посмотрел с удивлением:

– А нам сказали, что тут опасные.

– А я два раза в один сад лазала, – без улыбки пояснила Лена.

Жюри зааплодировало, единогласно отметив дополнительным баллом чувство юмора.

Лена подняла руку, как школьница на уроке:

– А можно спросить?

– Конечно, – разрешил кавээнщик.

– У меня вопрос к гражданам начальникам. Я два года назад, когда еще на воле была, письмо написала. Министру внутренних дел. Когда он мне ответит?

– Какое письмо? – спросил кавээнщик, растерянно поглядев на генерала в штатском костюме. – О чем письмо?

– Я писала, как на воле пацаны девчонок портят каждый божий день, честных в общих превращают, заражают болезными всякими. Когда это кончится? Я здесь уже четыре года, а этому конца нет.

Кавээнщик засуетился:

– Давайте, девушки, о серьезных вещах потом, после конкурса. А сейчас – о чем-нибудь другом. Как говорится, потехе час.

– Это у нас вся жизнь потеха, – строго отвечала Лена Агеева.

И жюри снова зааплодировало, набрасывая балл.

На сцену вышли Мосина и Каткова. Фая – в судейской мантии, Лариса – в чем была. А Лена Агеева объявила номер:

– Суд над осужденной. Интермедия.

Мосина сел за стол, нацепила на нос очки и начала разбирать бумаги. Объявила:

– Слушается дело осужденной Катковой Ларисы. Злостно нарушает режим содержания. Шесть рапортов за косыночки. Не хочет носить белую косынку. Шесть рапортов за чулочки. В смысле за гамаши, носить которые не разрешается.

– А мужские кальсоны можно? – спросила Лариса, потупив глаза.

– Кальсоны – пожалуйста, – сказала судья – Мосина. – Зачитываю запись воспитателя Катковой, – продолжала она. – Рекомендовано воспитывать у себя честность.

Корешков беспокойно заерзал, тяжело задышал. Этой интермедии не было на генеральной репетиции. Жмакова сидела с багровым лицом. Эта она была до Ставской воспитателем Катковой. Это ее записи воспроизводила сейчас Мосина.

– В чем моя нечестность, гражданин судья? – нервно спросила Лариса.

– Спокойно, осужденная Каткова! Не надо так возбуждаться. Как написано, так и зачитываю. Вот тут дальше говорится. Над самовоспитанием не работает. Почему не работаете, Каткова? Молчите? Ага, вот тут написано, почему. Жизнь на свободе для нее в тягость. Живет одним днем, не имея никакой цели. Почему бесцельно живете, Каткова?

– А хрен его знает, гражданин судья, – вздыхая, отвечала Каткова.

– Хорошо. Теперь о главном, – продолжала судья – Мосина. – Вы обвиняетесь в том, что ударили осужденную Брысину, активную общественницу за то, что она сделала вам замечание. Вы ужинали не в столовой, а в жилой секции, ели колбасу. Так?

– Что так? – растерянно переспросила Лариса. – Что ударила? Или что ела колбасу?

– Не придуривайтесь, Каткова!

– Да, ела. Да, ударила. Дала пощечину, чтобы не выслуживалась, не мешала жить, – признала Лариса. – Ну и что? Ад за это устраивать?

– Про какой ад говорите? – спросила судья – Мосина.