Конкурс красоты в женской колонии особого режима

Генерал – начальник УФСИНа стал перешептываться с кавээнщиком. Убеждал его, что интермедия показывает в карикатурном виде нашу исправительную систему и не соответствует цели конкурса – показать человеческую красоту во всех ее видах.

Кавээнщик внимательно выслушал и согласился.

– Уважаемые дамы, – обратился он к Мосиной и Катковой. – А чего-нибудь повеселее у вас нет? Как-то не очень смешно. И какое это имеет отношение к эрудиции?

Каткова отозвалась мгновенно.

– Самое прямое. Мы работаем для вашей эрудиции. Наберитесь терпения, досмотрите, потом будете делать выводы.

Кавээнщик посовещался с членами жюри и разрешил продолжать.

– Про какой ад вы говорите, конченный вы человек? – укоризненно повторила свой вопрос судья – Мосина. – Суд приговаривает вас к шести месяцам пэкэтэ – содержанию в помещении камерного типа. Хватит шести месяцев, Каткова?

– Как скажете, гражданин судья. Большое спасибо, – смиренно отвечала Лариса. – Только почему суд есть, а адвоката нет? Не положено?

– Не положено, Каткова.

Мосина скрылась за кулисами. И скоро появилась, только уже не в судейской мантии, а в зэковской одежде. Обе женщины стали ходить из угла в угол воображаемой камеры, потирая руками плечи, как бы пытаясь согреться. Потом Каткова вышла на авансцену и сказала в зал, обращаясь к жюри:

– Пэкэтэ – это такая тюрьма в колонии. Маленькое оконце, решетка и еще сетка. Воздуха почти не пропускает. Зато трудно получать записки по тюремной почте. Говорят, женщина придумала. Когда сюда идут, берут теплую одежду. Температура здесь не больше 15 градусов. Но во время обыска теплые вещи изымают. Не положено. Положено мерзнуть. Даже газеты изымают – ими можно затыкать щели или развести костер. Стирка запрещена – горячей водой можно согреться. Начнете возмущаться – отопление вообще отключат. Зимой на стенах иней. Ложимся спать, обнимаем друг друга, согреваем дыханием. Засыпаем только к утру. Утром – ломтик хлеба, соль, кипяток. В обед – пайка хлеба, соль и суп без картошки. На ужин – пайка хлеба, соль, кипяток. И таким макаром – шесть месяцев.

Лариса перешла на шепот, сообщая как бы по секрету:

– Когда приходят сотрудники, нужно обязательно вскочить. Как в армии. И доложить: я, такая-то, сижу за тот-то…Не дай бог встретить начальника сидя или лежа. Нет, он никогда не ударит без повода. Никогда!

В этом месте интермедии Гаманец особенно заерзал: узнал себя. И зэчки в зале тоже опознали, отчаянно зааплодировали.

– Такова маленькая картинка из нашей жизни, – Каткова заканчивала свое выступление. – Это другая жизнь, господа, запомните это. А теперь мы попытаемся вспомнить себя, какими мы были раньше.

Обе женщины исчезли за кулисами. А спустя несколько минут на сцену вышли все конкурсантки. Они были неузнаваемы: современные платья, прически, макияж. Жюри и зрительницы взорвались рукоплесканиями. Одна только Каткова в коротенькой юбке, несусветно напомаженная, выглядела вульгарно.

– Ты чего такая? – презрительно оглядев ее, спросила Мосина.

– А ты считаешь, что в таком виде я не могу никому понравиться? – отвечала Каткова. – Плохо же ты, подруга, знаешь мужчин. Женщина должна быть настолько умна, чтобы нравиться глупым мужчинам, и настолько вульгарна, чтобы нравиться умным.

Мосина сказала:

– Все равно я тебя не понимаю. У нас тут, по-моему, соревнование в эрудиции, находчивости и юморе.

Каткова снисходительно на нее посмотрела:

– Женщины знают меньше, но зато понимают больше. И потом… так ли нужна нам эта победа? Чего обычно желает женщина? Чаще всего, только того, чего она никогда не получит.

Мосина оглядела Каткову сверху вниз:

– Н-да, с такими ногами ты далеко пойдешь. И все получишь, не расстраивайся.

Жюри было, похоже, того же мнения, присудив победу в первом туре Ларисе Катковой.

Следующим разделом конкурса было соревнование с декламации. Мосина читала первой:

Мне уже не страшно в страшном мире,

Оттого – себя не узнаю!

Как мишень игрушечная в тире.

Весело сыграю смерть свою.

Члены жюри переглянулись. Что-то озадачило их в этом четверостишии. Кавээнщик спросил:

– А можно что-нибудь другое? Неужели о любви нет ничего повеселей?

Мосина отказалась читать другое стихотворение. Зато Каткова внесла оживление:

Мы любим по земным законам,

И соблазняешь ты меня

Не яблоком одним, зеленым,

А сразу спелыми, двумя.

Кавээнщик озадаченно поморгал, потряс головой.

– Что с вами? – участливо спросила его Каткова. – Вам нехорошо?

Тот замахал руками:

– Нет-нет, я в порядке. Просто я не привык к такой откровенности.

– Да будет вам! – сказала Каткова. – Про какую откровенность вы толкуете? Ну, давайте я вам Цветаеву прочту.

Грудь женская! Души застывший вздох –

Суть женская! Волна всегда врасплох.

Застигнутая – и всегда врасплох

Вас застигающая – видит Бог!

– Потрясающе! – воскликнул кавээнщик. – Какая внутренняя свобода! А вы показывали, как вас тут закрепощают. Где еще такое может быть? В какой тюрьме мира?

Он был не так прост, этот кавээнщик. Лукавил из страха, что менты в любую минуту скажут: хватит!