Читаем Конные и пешие полностью

— Да, да, я понял, — тут же отозвался Суржиков, — и, разумеется, чем смогу — помогу. Попрошу историков. У них наверняка что-то есть… В общем, Петр Сергеевич, считай, задачу принял. А не повидаться ли нам как-нибудь запросто, чайку попить? А? Жизнь-то уходит. Стареем.

— Конечно же, можно и повидаться, — согласился Петр Сергеевич. — А то ведь света белого не вижу.

— Да, я о твоих делах наслышан, — сказал Суржиков. — Ну, рад, что позвонил. А я, как выясню, сообщу…

Петр Сергеевич разделся, лег в приготовленную Верой постель, но заснуть не мог…

Вот ведь смешно, лет пять назад на одном из заводов — сейчас уже и не вспомнишь, на каком, — Петр Сергеевич наткнулся на Бульона и узнал его. Шел с директором по поселку, проходили мимо магазина. Поставив ящик на тротуар, не обращая внимания на прохожих, сидели трое; нарезали хлеб, колбасу, выпивали из граненых стаканов, а не из горлышка бутылки, как обычно распивают в подворотнях «на троих»; был какой-то вызов в их молчаливом и открытом для всеобщего обозрения пире. Директор поморщился, сказал:

— Это из строителей, сейчас шугану.

Один из них услышал, нагло усмехнулся, ответил:

— На свои, начальник, пьем. Тебе-то что?

И вот по этой ухмылке Петр Сергеевич узнал его, хотя тот постарел, облысел, под глазами набухли складчатые мешки.

— Все куролесишь, Бульон, — сказал Петр Сергеевич.

Тот вздрогнул, пристально посмотрел на Валдайского, сказал сипло:

— Кудюмов я…

Но Валдайский знал, что не ошибся, рассмеялся:

— Может, и Кудюмов, только прожил, как Бульон.

Тогда он сдался, торопливо стал вспоминать, глаза шарили по лицу Петра Сергеевича, но вспомнить так и не смог, только спросил:

— Отбывали, что ли, вместе?

— Было, — кивнул Петр Сергеевич. — Это я тебе шайку в бане выбил, когда ты меня обварить кипятком собрался.

Бульон икнул, отер ладонью губы, осклабился:

— Ишь! — И видно было, что вспомнил. — Это жаль, что отбыл ты тогда. Жаль. Я из больницы вышел, пошмонял вокруг. Хотел посчитаться. Может быть, что-нибудь тяжеленькое на тебя бы сверху и упало.

— Но вот не упало. Доживай, Бульон, — кивнул Петр Сергеевич и пошел дальше, чувствуя устремленный на него злой, сверлящий взгляд.

Хотел рассказать обо всем этом Алеше, да, видно, забыл и только сейчас вспомнил. Это все письма Кондрашева, они заставили оглянуться назад… Худощавый человек, когда-то мечтавший о ракетах, был одного с ним роду-племени. А сколько их таких на нашей грешной земле?

Петр Сергеевич уснул глубокой ночью, поднялся же в половине седьмого, как всегда привык подниматься; к семи подадут машину, надо ехать к Ханову…


За ночь выпал снег, а к утру подморозило; снег лежал на необлетевших желтых листьях берез, на сосновых ветвях густыми шапками, плотно укрыл поля, и они необычно ярко сверкали под солнцем, образуя слепящее золотое сияние; леса вдали казались приподнятыми над землей, зависшими в воздухе. Петр Сергеевич в дороге отдыхал; он знал: для многих поездка в машине — время размышлений, но сам никогда не мог сосредоточиться в пути на чем-то серьезном. Он хорошо помнил это шоссе, столько лет ездил по нему, когда работал на заводе, и сейчас ему приятно было угадывать, что возникнет за следующим поворотом, узнавать деревни и поселки. Ему не хотелось думать о предстоящей встрече с Хановым, мысленно готовиться к ней, пусть случится то, что должно случиться, здесь не может быть никаких заранее обдуманных планов, да и размышления о Борисе, догадки и предположения вряд ли что прояснят для него; все станет ясно только после разговора.

Город, как всегда, открылся внезапно, со взгорка, куда взлетало шоссе, он виден был почти весь с огромными корпусами завода, его трубами, многоцветными дымами, белыми квадратами домов; у самого въезда на небольшом холме в окружении берез теснилось несколько домов. Петр Сергеевич улыбнулся, вспомнив, как все здесь начиналось.

Это было в пятьдесят девятом, до того, как обвалился в цехе новый кран.

В ту пору часть рабочих еще жила в бараках, в тесноте, при клопах; о жилищном строительстве говорили много, для домов был выделен участок неподалеку от березовой рощи, завод начал получать фонды: и кирпич, и цемент, и лес, а строителей не хватало. Рабочие все шли да шли к Петру Сергеевичу с жалобами: там ребенок родился, там сын женился, а жить негде; кто-то его попрекнул: вот тебе директор вне очереди квартиру дал. Петр Сергеевич сначала растерялся, подумал: а не вернуть ли квартиру, чтобы не было попреков, но тут же понял — глупо. Вот тогда его и осенило: а почему бы самим дом не построить, для себя? Материалы есть, люди есть, плевать на строителей, да если каждый после смены по два-три часа… Ведь не так давно и больше работали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза