Читаем Конные и пешие полностью

Начальник цеха, конечно же, его не понял, начал шуметь: мол, хочешь, чтобы люди не в цехе выкладывались, а на себя трубили, на стройке. Петр Сергеевич собрал цеховых, объяснил, что и как, показал производственный график; получалось — почти весь световой день можно работать на стройке, на цехе это никак не отразится, если в апреле начнут, к осени стоквартирный дом закончат. Они и начали; Валдайский у них был за прораба. Его вызвал Ханов, расхаживал по кабинету, кругленький, ухоженный, а Петр Сергеевич пришел со стройки в грязном ватнике, в сапогах, брезентовые рукавицы заткнул за пояс. «Ты что творишь?! — бурчал Ханов. — Ложный авторитет завоевываешь? Ну, сумел людей на дело поднять. Ладно. А сам зачем кирпичи таскаешь? Ведь у тебя-то квартира есть». Он тогда удивился: «Ты что, Борис? Какой ложный авторитет? На кой ляд он мне сдался… Да я бы их в жизнь не поднял, если бы сам на кирпичную кладку не встал». Ханов его понял, стал помогать. А Валдайскому нравилось это дело. Он научился класть кирпичи еще на стройке комбината, там приходилось делать все, но тогда он ощутил себя подневольным, а сейчас работа приносила наслаждение. Хороший они построили дом. Потом уж второй заложили, подключились другие цеха. Так начался новый заводской поселок, и назвали его Березовой рощей. Помнит ли кто-нибудь об этом, кто ныне живет в этих домах? Может быть, кто-нибудь и помнит…

В приемной у Ханова, кроме помощника, никого не было. Значит, Борис в ожидании Валдайского отменил все встречи, да и не успел Петр Сергеевич сделать несколько шагов, как дверь кабинета распахнулась и улыбающийся Борис кинулся навстречу.

— А ну, белый медведь! — старался он прижаться к груди Валдайского. — Давай, давай… Милости просим, а то совсем забыл место, где рос…

Они прошли в кабинет, до мелочей знакомый Петру Сергеевичу, он бегло оглядел его, убедился — ничего не изменилось, скинул плащ, повесил его и кепку на старую вешалку, похожую на поставленное кверху корнями засохшее дерево. Еще до войны такие вешалки украшали прихожие в квартирах, где жили с достатком; она была неудобна, часто падала, Петр Сергеевич вспомнил, что не раз говорил: «Да выброси ты ее», — но Ханов это пропускал мимо ушей, что-то у него было связано с этой вешалкой, но что именно — теперь уж Петр Сергеевич забыл.

Валдайский знал, что, пока он раздевается, приглаживает волосы, Ханов наблюдает за ним; наверное, он наблюдал и из окна, когда Валдайский выходил из машины и шел к подъезду. У Ханова был проницательный взгляд, он подмечал каждую мелочь, чтобы мгновенно сообразить, как вести себя с человеком, который неожиданно приехал к нему. Конечно же, он раздумывал, с чем к нему едет Петр Сергеевич, прикидывал все возможные варианты, вот и на столе разложил несколько папочек, чтобы под рукой были самые разнообразные данные, если они потребуются для разговора. Ханов ждал, стоя, как всегда, одетый в серый с синей искоркой костюм; ждал, наклонив лысую голову, чуть почесывая редкие белые волосики за ушами.

— Чаю хочешь с дороги? — спросил он.

— Не надо.

Чуть приметная тень мелькнула в веселых глазах Ханова: точно, сообразил, не с таким уж добрым делом приехал Валдайский.

«Вот и хорошо, — подумал Петр Сергеевич. — Тогда и тянуть не надо… Тогда сразу». Он еще раз бросил быстрый взгляд на многочисленные папочки, и у него мелькнула мысль: «А вот к этому, наверное, он не готов…»

— Ну вот что, Борис, — сказал Петр Сергеевич, садясь на стул, — в кошки-мышки не играем… Ты сам знаешь, что может сделать для себя директор, а что для него под запретом. Дом…

Но Петр Сергеевич не успел договорить, Ханов склонился к столу, быстро взял зеленую папочку и протянул ее Петру Сергеевичу.

— Держи.

— Что это?

— Дом, — с простодушием озорного мальчишки улыбнулся Борис Иванович, глядя на Валдайского. — Тут, дорогой Петр Сергеевич, документы: где куплено, когда… Все, все до шпингалета, до гвоздя. Кому плачено, сколько. Смотри сам, легко убедишься — ничего незаконного.

Теперь Петр Сергеевич во все глаза смотрел на Ханова. «Значит, знал, зачем я приехал, ждал и не скрывает… Кто предупредил? Лидочка? Чепуха! Да она и не посвящена…» Но тут же все понял: Ханову позвонил сын, рассказал, что Валдайский был у них на даче, а дальше все просто. Ханов понимает все с полуслова. Понимает. Но почему же решился на такую глупость, как этот дом? Документы… Конечно, у него есть документы, не ребенок, все сделает так, что и комар носа не подточит.

— Та-ак, — кивнул Петр Сергеевич и отодвинул от себя папочку. — Эх, Борис, Борис, ну зачем ты так? Я ведь не из народного контроля и не следователь. Знаю, что с бумажками у тебя порядок. Верю, что на каждый гвоздь… Но… Ведь огнеупор-то, Борис, нигде не продают. А ты из него дом сложил.

— Ошибаешься, Петя, — спокойно ответил Ханов и обидчиво поджал губы. — Когда выбраковывают, то продают. Я его по розничным ценам у Яковенко купил и на свои средства. Опять же, заметь, по ценам трансагентства от Яковенко на площадку вывез. Ты все-таки загляни в папочку. Там вся картина… Или еще есть устные вопросы?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза