Конные и пешие

Когда он вышел из ванной, закутавшись в халат, то уловил дурманящий запах кофе; ему хотелось пить, и он направился на кухню.

Кофе был крепкий и горячий, он отхлебывал его, ощущая наслаждение, а мать сидела напротив, смотрела бдительно.

— Ты решил стать алкоголиком? — зло спросила она.

Он не ответил. Да и что он мог ей ответить? Ему на все было сейчас наплевать. Мать помолчала, ему почудилась в ее молчании угроза, и он не ошибся: едва допил кофе и отставил чашку, как мать, внезапно размахнувшись, влепила ему пощечину. Виталий едва усидел на стуле.

— Паразит, — жестоко сказала она. — Кто дал тебе право разводить такую слякоть?

— Но, мама…

— Что «но, мама»?

Он ляпнул первое попавшееся, чтобы хоть как-то найти себе оправдание:

— Аня нашла себе другого.

— Было бы смешно, если бы она этого не сделала. Да ты что, на самом деле? Звонят с работы. Все его потеряли, а он тут… Приложи холодное к щеке! Впрочем, — она встала, вынула из холодильника кусочек льда, — растирай, а то распухнет.

— У тебя тяжелая рука.

— А другие говорят — легкая. Стыд ты мой, стыд! Я думала, ты мужчина. Посмотри на отца. Посмотри внимательно, черт возьми! Он получил удар… Настоящий удар. Его сбили с ног, когда он поднялся на ту вершину, к которой стремился всю жизнь. Он запаниковал? Он распустил слюни? Черта с два! Он боец. Работник. Все, что у него есть, он добыл своими руками и умом. И отец всегда знал: можно надеяться только на себя. А ты? Тебя всю жизнь кормят с ложечки, а ты не умеешь даже как следует прожевать. Разве такая женщина, как Анна, может тебя любить? Стоит только удивляться, что она вышла за тебя замуж. Только полоумные дешевки могут идти за тобой в постель… Это же позор, позор, что ты не оказался способным даже сохранить семью! — Она приподняла свою пухлую руку, на которой сверкнул фиолетовый камень. Виталий подумал: она опять его ударит, — и отшатнулся. — Что ты вздрагиваешь? Мне надо было бить, сечь, пороть тебя в детстве, а я нянькалась с тобой. Вот и расплачиваюсь. И слушай меня внимательно. Ты сейчас же пойдешь на работу! Никогда больше не будешь опускаться до подобного свинства, какое я застала в этом доме. Об Анне забудь. Ты потерял ее и должен с этим примириться. Ладно, ты приобрел опыт, теперь знаешь, что такие женщины не для тебя. Найди себе женщину более покладистую. Может быть, еще не поздно построить новую семью. Если же ты не сумеешь взять себя в руки, то мы с отцом… ты слышишь? Мы с отцом, — подчеркнула она, — откажем тебе в помощи. Нам нужен настоящий продолжатель рода, полноценный мужчина, а не такая лужа, которую ты сейчас являешь собой. Ты внимательно меня выслушал?

— Да, мама, — покорно ответил Виталий.

Ворваня назначили исполняющим обязанности директора института; исполнять обязанности он будет до выборов — таковы порядки в академии, потом станет полноправным хозяином; впрочем, это все условности, хозяином он уже стал. Аня думала, он просто переведет свою лабораторию в институт и там, в новом помещении, они продолжат исследования, но все стало поворачиваться иначе. Ворвань пригласил ее к себе, уже в директорский кабинет, просторный, хорошо обставленный, светлый и удобный; у Суржикова был вкус и, когда он подбирал мебель для кабинета, то, говорят, вникал в каждую мелочь. Аня прежде заглядывала сюда вместе с Виталием и сейчас заметила: Ворвань, как новый хозяин в кабинете, ничего не изменил.

Ворвань расхаживал по ковру, из рукавов черного пиджака высовывались белоснежные манжеты и волосатые запястья; широко улыбаясь, показывая крепкие ровные зубы, говорил:

— Вот что, Анна Васильевна, мы организуем новую лабораторию. Ставки есть. Основу ее составит ваша группа. Займетесь рентгеноструктурным анализом. Методики у вас отработаны, и я в вас верю. Дела сейчас заварятся круто. Ну, да вы легкой жизни никогда не искали. Приказ о назначении вас завлабом я отдам сегодня. Потом проведем через ученый совет.

Он остановился, передохнул и еще шире улыбнулся:

— Вот что еще… Под лабораторию я вам выделю две комнаты: тридцатую и тридцать первую. Хорошие комнаты. Будет тесновато, но при нашем общем дефиците площади, сами понимаете. Там сейчас расположилась бухгалтерия. Я нашел для них место. Правда, они бурно выражают недовольство. Перетерпят. Институт для научных работников, а не для чиновников. Они сейчас переселятся, но вы все-таки сходите, посмотрите. Только поопасайтесь их гнева.

Аня сама потом удивлялась, что восприняла все это спокойно, может быть, потому, что слишком много в последнее время у них в лаборатории говорили о переменах, и, когда они случились, никто не удивлялся, все к ним были готовы. Аня знала — лабораторию повести сумеет, ведь у нее была довольно большая группа, и она давно научилась четко распределять работу среди сотрудников. А что касается идеи, то в них недостатка не было; главное направление в свое время обосновал Ворвань, потом уже пошли подробные разработки.

— Ну, удачи вам, Анна Васильевна, — сказал Ворвань и протянул руку.

Однако, когда Аня уже шла к выходу, он, роясь в бумагах на столе, не поднимая головы, спросил: